До этого им почти никто не интересовался — мало ли бродит на прифронтовой полосе разных людей? А теперь все чаще и чаще предупреждали:
— Эй, парень, не в ту сторону идешь, там фронт…
О том же сказал ехавший в повозке старший лейтенант.
— А мне только до того села. — Володя кивнул в сторону рассыпанных на опушке леса домиков.
— В таком случае нам по пути. Садись, подвезем.
Володя сел рядом со старшим лейтенантом, ездовой стегнул лошадь, она затрусила по разбитой колее.
— Что же ты в такое время от дома отбился? — спросил старший лейтенант и, кивнув на идущую по обочине цепочку беженцев, добавил: — Люди, видишь, дома-то свои бросают, думают, опять отступать будем, как в сорок первом. Может, и твои родители убежали. Ты давно из дому-то?
Пришлось опять соврать про каникулы и умершую бабушку. Возможно, старший лейтенант и поверил бы, если бы ездовой не спросил, между прочим:
— А как ваше село называется?
Вот этого Володя не знал. Сказал наугад:
— Сосновка.
— Что-то ты, парень, путаешь. Я тут, почитай, все места на брюхе исползал, а про такое не слыхивал. Да и откуда тут быть Сосновке, если вокруг ни одной сосенки нет? Району-то какого это село?
Володя смущенно молчал.
— А ну-ка рассказывай все начистоту, — потребовал старший лейтенант.
Пришлось рассказать.
— Далеко же ты, хлопец, забрался, — сказал старший лейтенант и спросил у возницы: — Что с ним будем делать, Шимановский?
— Я бы взял с собой, доложил начальству, а оно уж пусть решает. Может, оставят где-нибудь при кухне, а может, отправят домой. Самому ему теперь не добраться до дому, вон как отощал. Да и не захочет ведь.
— Не захочу, — подтвердил Володя.
— Ишь какой шустрый!
— Ну ладно, доложу комбригу.
Старший лейтенант Одерий оказался помощником начальника политотдела 248-й отдельной курсантской стрелковой бригады по комсомолу. Он привел Володю прямо к комбригу, полковнику Гусеву. По счастью, в этот момент у комбрига был и начальник политотдела Петр Васильевич Шараутин. Пока Одерий докладывал, оба полковника разглядывали мальчишку.
— Сколько тебе лет? — спросил Гусев.
— Тринадцать, — на этот раз Володя не соврал.
— Вот как? А по виду больше десяти не дашь. Впрочем, десять или тринадцать — значения не имеет. Возраст, как говорится, не призывной. Ну что мне с тобой делать? Надо бы тебя ремешком проучить да домой отправить. Но на чем и с кем? Тут, брат, не до тебя, у меня не детсад. Прогнать его, что ли? — Гусев повернулся к начальнику политотдела.
— Пропадет он, Иван Андреевич, если прогоним. Может, оставим?
— Ну раз ты хочешь оставить, себе и оставляй! Пусть будет при политотделе вроде воспитанника, все у тебя на глазах.
— Согласен.
— Передайте, чтобы поставили на все виды довольствия, — сказал комбриг Одерию.
— Есть поставить на все виды довольствия! — весело откликнулся старший лейтенант и подмигнул Володе.
В разведку
Старший лейтенант Одерий помог ему раздобыть форму. По росту подобрать не удалось — Володя и для своих лет был слишком маленьким. Но кое-где обрезали, кое-что ушили, и стал Володя заправским бойцом. Вот только оружия ему пока не выдавали и никакого серьезного дела не поручали. Чаще всего он сидел на телефоне, вроде бы за дежурного, потому что все работники политотдела разошлись по подразделениям — бригада готовилась к большим боям.
По разным поручениям и Володе приходилось бывать в подразделениях. Иногда он на целый день оставался в каком-нибудь взводе: смотрел, как бойцы роют траншеи, разбирают пулемет или учатся попадать бутылкой с горючей смесью в наиболее уязвимое место танка. И он жгуче завидовал бойцам — у них настоящее дело. Приставал к Петру Васильевичу с просьбой об одном и том же: перевести в какую-нибудь роту. Шараутин каждый раз терпеливо выслушивал его доводы и неизменно спрашивал:
— Все?
— Все, — упавшим голосом отвечал Володя, зная наперед, что последует за этим вопросом. А за ним следовала всегда одна и та же фраза:
— Вот подрастешь еще сантиметров на десять, тогда и приходи.
И уже вдогонку давался один и тот же совет:
— Ты, брат, на кашу нажимай — помогает.
После этого начальник политотдела дня на два загружал Володю какой-нибудь работой, лишая его возможности бывать в подразделениях. Видимо, он полагал, что это бойцы переманивают мальчонку к себе.