По ту сторону...
...Маша вздохнула, просыпаясь, и открыла глаза. И растерялась от захлестнувшей её разноголосой волны звуков. Голоса звенели, звучали, разливались ручьём, рассыпались смехом, переплетались и звонким эхом улетали в небо - голубое, солнечное, безмятежное.
«Лето! Настоящее лето!» - радостно думала Маша. Она так давно не вставала с постели, что уже не помнила, какое оно - лето. И теперь с наслаждением вдыхала восхитительный, пахнущий свежестью воздух, в котором смешались запахи скошенной травы, нагретой солнцем земли и прибитой дождём дорожной пыли.
Маша с наслаждением вдохнула - ещё, и ещё раз, и ещё... И почувствовала мягкое прикосновение, словно кто-то невидимый целовал её ладонь. Маше стало щекотно, она сжала пальцы и улыбнулась. Здравствуй, лето!
.........
- Коля!! Она пришла в себя! Она нас слышит! - вне себя от радости крикнула Марина. Николай на ватных ногах пошел к кровати. Нет, этого не может быть, не должно быть! Ей всего двенадцать, она не может умереть... Николай осторожно взял дочкину безвольную руку - ту, которая не соединялась с капельницей холодно блестящей иглой, - и поцеловал в тёплую ладошку. Машины пальцы дрогнули и сжались, на губах заиграла улыбка. - Врач сотворил чудо... Кто там говорил, что чудес не бывает?..
.........
Площадь была заполнена народом. «Бли-иин, где ж тут своих найдёшь!» - подумала Маша, растерянно оглядываясь по сторонам. Вокруг неё вокруг бурлил людской водоворот. Машу толкнули, извинились, и тут же наступили на ногу и больно пихнули локтем в рёбра. Маша открыла было рот... но у её обидчика было такое счастливое лицо и такие сияющие глаза, что возмущаться ей почему-то расхотелось. В уши вливалась радостная какофония звуков - вокруг гомонили, смеялись, ругались...Люди бестолково толклись и так же как Маша, растерянно озирались по сторонам. Окликали кого-то, и расталкивая толпу и радостно улыбаясь, спешили на зов...«Бли-ин, как на вокзале!»
- Ба-аа! Ты где? - на авось крикнула Маша в толпу и услышала бабушкин голос.
- Не ори, не дома. Привыкла, понимашь, чуть чего не по тебе - в слёзы да в крик, а родители под твою дудку плясали, много позволяли, распустили тебя вконец. У меня не забалуешь, я тебе мозги живо вправлю. Вставай! Разлеглась, понимашь, среди белого дня... Домой поедем. - Машу ласково потянули за руку (ту, в которой не было иглы). - Там дедушка тебя заждался...
Маша с удивлением поняла, что лежит на столе (и откуда он тут взялся?) Она спустила на пол босые ноги и поёрзала ими, нашаривая тапочки. Вместо пола под ногами оказалась земля. Машины тапочки бесследно исчезли, как и одежда. Впрочем, платье на ней было - длинное, белое, ниспадающее широкими складками платье невесты! Маша потрогала складки. Пальцы нащупали прохладный цветочный стебель. - «Цветы! Настоящие! Бли-иин, я чё, замуж выхожу? И кто же жених?»
- Дак чё, мне одной ехать, а ты здесь останешься?
Маша покорно поднялась (ногам было мягко и немного щекотно) и поплелась следом за бабушкой. Она радовалась, что больше не надо ждать и что она наконец нашлась, и не обращала внимания на бабушкину воркотню. Миновав шумную, кипящую народом площадь, они вышли на улицу, которая оказалась странно безлюдной. Невдалеке стояла телега с запряжённой в неё серой в яблоках лошадью, которая показалась Маше знакомой...
Был у них в деревне такой же, серый в яблоках жеребец. А мост старый, бревна погнили уже, его бы разобрать да новый настелить, да - кому ж охота... А телега-то тяжёлая, мешки везли с солью, да нагрузили сколько поместилось... Брёвна разошлись. Жеребец провалился по брюхо, и пока бегали в деревню за помощью, пока его вытаскивали шестеро мужиков, - кричал отчаянно, не переставая. Встать он не смог: сломал обе передние ноги... Чтобы избавить Грая от мучений, поселковый милиционер вставил ему в ухо дуло револьвера и нажал на курок. Грай дёрнулся и затих. Милиционер опустился на колени, закрыл мерину глаза и погладил его по сухой красивой голове, прощаясь. - «Отбегался. Земля ему пухом...». Смахнул со щеки слезу и не оглядываясь зашагал к поселковому правлению.
- Грай! - обрадованно крикнула Маша, и жеребец призывно заржал. Вылечили всё-таки Грая! Наложили гипс, и кости срослись, а про милиционера дедушка пошутил, нарочно придумал. Маша тогда разревелась, но бабушка запретила плакать: «Сопли утри, и чтоб я не видела! Ишь чего удумала, по скотине плакать...» - и замахнулась на внучку полотенцем. Маша убежала от неё к Мишке Коломину и всласть наплакалась, уткнувшись носом в его плечо и горестно всхлипывая. Мишка был настоящим другом и как никто умел утешать. «Ну, будет, будет...:Ну, умер, что ж теперь делать... Ну, будет тебе...» - гудел Мишка на одной ноте, обнимая Машу за плечи и гладя по вздрагивающим от рыданий лопаткам. Впрочем, плакать Мишка ей не мешал. Наревевшись до икоты, Маша нечаянно уснула, привалившись головой к его плечу. Плечо затекло и немилосердно кололо иголками, но мальчик сидел не шевелясь и не меняя позы. Ничего, он потерпит. Он же мужчина, а мужчины умеют терпеть.