Даррен честно старался посвятить всего себя этому занятию, но ему было все сложнее отличать реальность ото сна. Все чаще у него в голове всплывали обрывки событий, происхождение которых он никак не мог объяснить: случилось ли это когда-то на самом деле, увидел ли он это во сне или же просто представил в одной из своих безвременных фантазий. Он получал сообщения от друзей, но несколько часов спустя, а то и меньше, не мог вспомнить, чего они от него хотели и что он им на это действительно ответил, а о чем только подумал. И ответил ли он им вообще. С целью выяснить это, он несколько раз брал в руки телефон, снимал блокировку, открывал текстовые сообщения и пристально смотрел на разнообразные скопления букв, образующих, по всей видимости, слова под выделенными крупным жирным шрифтом именами. Он мог долго так смотреть, но так ничего и не увидеть, пока телефон вновь не включал автоматическую блокировку, и тогда Даррен смотрел на свое отражение в черном экране мобильного. Потом он еще раз, уже более настойчиво, сбрасывал с себя летаргию и повторял ту же самую процедуру, на этот раз открывая отдельные сообщения и пытаясь вникнуть в их смысл. В один прекрасный момент, когда ему это наконец-то удалось, среди прочего до его блуждающего сознания дошло осознание того, что он договорился на вечер пятницы о встрече с друзьями. К тому моменту он рассчитывал уже закончить всю работу. По крайней мере, он им так сказал. Сам он этого уже не помнил и сейчас, перечитывая те сообщения, размышлял о том, как собирался дать себе несколько дней отдыха и дописать обзор в субботу. И о чем он только думал, когда писал, что закончит к пятнице? В любом случае, дело сделано, и отменять эти планы было бы весьма проблематично: пришлось бы придумывать убедительную отговорку, вероятно, спорить и ругаться. Проще было оставить все как есть. Правда, своей памяти Даррен не доверял, поэтому написал себе несколько записок с напоминанием и развесил их по квартире. В последующие дни он не раз подходил к одной из них, ближайшей на тот момент, чтобы удостовериться в ее реальности, а следовательно, в реальности хотя бы крошечного фрагмента своего будущего. И все же он до последнего, до самой пятницы, не осознавал до конца, что ему действительно придется куда-то идти и нормально при этом функционировать. Он продолжал писать новые сообщения и отвечать на них, но уже несколько минут спустя ему начинало казаться, что это происходит с кем-то другим. Как будто, он прочитал об этом где-то или увидел, или услышал, или вовсе выдумал.
Он мешал кофе с алкоголем, и часто ему приходилось заставлять себя есть. Когда запасы еды почти подошли к концу, он долго метался между необходимостью идти в магазин и борьбой с неизвестной всеобъемлющей силой, не позволяющей ему выйти из дома. Можно было, конечно, заказать доставку на дом, но при взгляде на изображения продуктов на мониторе ноутбука его охватывала неописуемая тупость: он не мог понять, что ему нужно и что вообще все это значит. Кроме того, давно знакомая тревога сжимала ему горло при мысли о том, что какой-то чужой человек позвонит ему в дверь, а после придется открыть. Пришлось устроить быструю вылазку до ближайшего круглосуточного магазина. Даррен мечтал стать супергероем и обрести невидимость, он делал все, чтобы не сталкиваться с людьми, и избегал взглядов. Когда спустя полчаса он уже снова оказался под надежной защитой бетонных стен, у него создалось впечатление, будто он и в самом деле совершил геройский подвиг, достойный того, чтобы о нем складывали легенды. По крайней мере, сам он собой очень гордился.
Книга на тот момент уже была дочитана и ждала суровой, но справедливой критики. Даррен сидел со стаканом виски в руке и смотрел, слегка недоуменно, попеременно то на книгу, то на свои записи. Он не мог вспомнить ни единого слова, словно и не читал ничего вовсе. Пришлось перечитывать заметки с самого начала. Он не знал, что думал об этой книге. Следовательно, он не знал, что о ней писать. Он смутно помнил, как сильно она раздражала его, когда он только начал читать, но он не помнил почему. Сейчас он испытывал к ней абсолютное безразличие. Хорошо, что он все записывал. Хотя собственные мысли, облеченные во вполне реальные слова на бумаге, казались ему далекими и чужими. Он читал их с полным ощущением того, что они написаны кем-то другим.
Он долго листал блокнот. Ситуация не прояснялась. Он почувствовал привычное, но все такое же необъяснимое беспокойство, которое часто застигало его в самый неожиданный момент и заставляло бесцельно слоняться по квартире, выполняя бессмысленные действия: перекладывать вещи с места на место, включать и выключать телевизор, выглядывать в окно каждые пять минут и снова возвращаться на место. В такие моменты на него нападало непреодолимое желание, если не сказать потребность, съесть все, что плохо лежит. Он ел не потому, что был голоден, и даже не от скуки, а для того, чтобы чем-то себя занять. Чтобы был повод встать со стула и походить по кухне. Его тело больше не подчинялось его затуманенному мозгу, но тянуло его за собой. Его руки всегда должны были быть в движении: он рвал бумажки, рисовал узоры на салфетках, расчесывал ладони и колени. В это же самое время его рассудок метался в поисках надежного пристанища, в котором можно будет осесть и перевести дух. Либо же он, вымотанный, отключался, чтобы лишь изредка бессильно приоткрыть глаза и, осознав свое бессилие, закрыть их вновь. У Даррена было такое чувство, будто его мозг спит, пока тело бодрствует. А ночью обычно становилось еще хуже. Именно поэтому, даже пребывая в состоянии абсолютной изможденности, Даррен часто не мог заснуть. Мозг требовал покоя, он уже практически не воспринимал и не обрабатывал информацию, поступающую извне, окружающий мир переставал для него существовать, но стоило Даррену закрыть глаза, как внутри появлялось это чувство нестерпимого волнения, заставляющее ворочаться и вскакивать с места.