На самом деле, слова и сейчас казались довольно бессмысленным набором букв. После вчерашнего трипа мозг успокоился и, подпитанный порцией кофе с изрядной дозой сахара и молока, был настолько работоспособен, насколько это вообще было возможно при сложившихся обстоятельствах. И все же кое-чего не хватало. Вдохновения. Даррен посчитал, что это так себе отговорка и нужно заставить себя писать во что бы то ни стало. Может, постепенно ему удастся погрузиться в тот писательский транс, плоды которого позволили ему так ошеломляюще быстро достичь успеха. Стоит только начать, уговаривал он себя. Сначала заставлять себя, писать через силу, а потом все придет.
Но приходило только раздражение. Раздражение собственной беспомощностью и бездарностью. Он начинал снова и снова. Писал предложение, перечитывал, стирал и печатал заново, по сто раз сверялся с записями. В какой-то момент он решил, что ему просто не хватает концентрации, что вокруг слишком много раздражителей: шум, свет и вообще. Тогда он накрылся с головой одеялом, чтобы отговориться от всего постороннего и остаться наедине с собственным гением. Под одеялом было жарко и тяжело дышать. Весьма прозаические беды великого творца. Пришлось отказаться от одеяла и искать другие пути выхода на связь с глубинами сознания. Но все пути, казалось, были перекрыты, и статья из-за этого продвигалась ужасно медленно. Даррен сидел за столом и ненавидел свою работу. Не так, как это делают многие из нас, бросая в сердцах эти слова при разговоре с близкими или вовсе в никуда, когда пришлось работать в выходной, когда повздорил с начальством, когда завал в пятницу вечером, или просто наступил понедельник, как всегда неожиданно. Слова, сказанные в порыве гнева, редко имеют силу. У Даррена все было иначе. В его случае это было активное действие, в которое он вкладывал силу и энергию, можно сказать, душу, в общем, все то, что стоило бы вложить в эту самую работу. Он со всей ясностью, на какую был способен его изможденный, забетонированный кофеином мозг, ненавидел ее. Ту самую работу, о которой он так мечтал. Которая вызывала такой протест у родителей и, как следствие, породила столько скандалов в их всегда мирной семье. Работу, которой он так гордился. Позже он вновь полюбит ее всем своим застывшим сердцем. Будет смотреть свысока на всех, кому повезло, по его скромному, но авторитетному мнению, меньше. Но прямо сейчас он ненавидел ее. И мечтал о самой рутинной работе, какую только можно себе представить. О работе, которая не требовала особых талантов и умственных затрат. О работе, на которую способен каждый человек, обладающий IQ не ниже - а может и чуточку ниже - среднего. Чтобы результат его действий не зависел от его настроения и психического состояния. Он бы с радостью девять часов в день пять дней в неделю перекладывал бумажки с места на место. С другой стороны, это, конечно, только сейчас ему так казалось. Пожалуй, любая работа периодически вызывала бы в нем подобное отторжение и неприязнь. Он думал бы тогда о ее бессмысленности или о том, что тратит зря свое время и потенциал, или о том, что для того, чем его заставляют там заниматься, давно изобрели роботов, или о любых других несовершенствах занимаемого им поста. В чем угодно можно найти недостатки. Особенно в плохом настроение. Не бросать же из-за этого сразу все дела.
Безусловно, он мог бы написать статью и без излишних сложностей вроде поисков своенравной музы. И получилось бы хорошо. Может быть, даже отлично. Но не идеально. Все мы знаем, что ничто не идеально, но Даррен старался приблизиться к совершенству, насколько это возможно. Но это было сродни приближению к Солнцу. Подлетишь слишком близко - сгоришь, и Даррену уже досталось несколько незаживающих ожогов. Теперь он пребывал в подвешенном состоянии - где-то между посредственностью и гением. Как между землей и небом. И прямо сейчас его тянуло вниз.
Несколько мучительных часов Даррен провел перед ноутбуком. При этом большую часть времени он был увлечен тем, что напряженно смотрел на мигающий курсор. Он слышал, как вибрирует его телефон новыми сообщениями, уточняющими, по всей видимости, не забыл ли он о встрече, но отказывался сходить с места, пока не напишет хотя бы про одну книгу из трех прочитанных. Это было сильной уступкой по сравнению с первоначальным планом - написать все сегодня, чтобы осталось только отредактировать в воскресенье. В итоге, когда ему все-таки удалось выжать из себя достаточно слов, чтобы они складывались в более-менее полноценную картину, он решил перечитать написанное. Затем резко встал и вышел из комнаты. Все прочитанное казалось ему невнятным бредом какого-нибудь несчастного имбецила. Его переполняла злость на самого себя, она не давала ему дышать, он буквально давился ею. Хотелось не только уничтожить этот опус, но и бросить к чертям все это бумагомарательство и посвятить свою жизнь выращиванию козочек. Они хотя бы молоко дают. Но Даррен сдержался, вернулся к ноутбуку и, не глядя, сохранил документ, отправив его на всякий случай - в том числе, на случай внезапного приступа бешенства - еще и на внешний жесткий диск. Вообще это была привычка, приобретенная после нескольких околосмертных опытов, когда компьютер предательски зависал или, того хуже, отключался в самый неподходящий момент из-за перепадов электричества, ставя под угрозу порой долгие часы труда. Даррена не покидала мысль, что однажды ноутбук может покинуть его навсегда, погребая под собой все его старания. И даже если бы их результат был таким же печальным, как сегодня, это был бы опыт не из приятных.