– Пошаливаешь, – тихо произнёс он. – Но ничего страшного. Проверялся ведь.
Надо отдохнуть. Развеяться. Съездить куда-нибудь на пару деньков. И всё пройдёт. Просто устал. Так врачи сказали.
– Что, Артём, сердечко забарахлило? Вроде рано. Молодой ешшо, – подтрунивал напарник, который разглядел-таки, глазастая бестия, жест Каляки-Маляки. И даже в шутку хлопнул по плечу. Это было прозвище Артёма, приклеившееся к нему ещё в детстве, да так накрепко, что счастливо перекочевало в настоящее. Изредка, когда дальнобойщик– напарник сердился или, наоборот, хотел поддержать, он называл его так. Но Артём не обижался. Каляка-Маляка так Каляка-Маляка. А тут… Словно муха укусила! Он с силой оттолкнул руку пожилого водилы. Та шмякнулась о стекло. Глухой удар и возглас обиды:
– Да ты что, совсем с ума, что ли, сошёл? Что на тебя нашло такое?
– Прости, так, что-то показалось.
– Кажется – креститься надо. Как же больно-то, а!
– В поездке пройдёт. Я же уже извинился.
– Так ты не крещёный?
– Нет вроде, – раздражённо процедил Артём сквозь зубы. Разговор явно не клеился, но тот, что сидел рядом, никак не мог угомониться, продолжая искать нить разговора.
– Как же так, не знаешь? Тебе что, мать разве не говорила?
– О чём?
– Крещёному по жизни легче. Вроде Бог с тобой. Коли не знаешь, покреститься можно и самому. Это таинство в любом возрасте не возбраняется, если желание есть. А вот я, малой когда был, сам не помню, под стол пешком ходил, а батя сказывал…
– Креститься говоришь? И то правда! Вот до кладбища доберёмся первого, там и покрестимся, – с ходу перебил Каляка, со злостью надавив на газ.
Напарник с опаской глянул на Артёма. Таких странностей он от Каляки ещё не слыхал. «Не с той ноги, что ли, встал?», – пронеслось как молния в голове. Но езда по ухабистой дороге отбила охоту думать о новоявленных причудах Каляки-Маляки. Путь лежал неблизкий. Спать в люле было невозможно, и потому пожилой водила затеял разговор, ожидая, что Артём в пути поддержит басни, и так они скоротают время за баранкой.
– Слышь, Артём, я малой был.
– Скинь мне сигаретку вот сюда, на потраву, – перебил его Каляка, совершая характерный жест рукой и чуть скривив лицо при этом.
Напарник незамедлительно исполнил нехитрое поручение и открыл по ходу боковое оконце.
– Ну это ты зря, Михалыч. Дым в тебя пойдёт.
– Да я привычный, – махнул тот рукой.
– Ты ж вроде бросил? Ну, как знаешь.
И Артём закурил. Дым, естественно, пошёл в сторону напарника. Михалыч аж закашлялся. Но Артём смолил как ни в чём не бывало. Предупреждал ведь! Сквозь глухой кашель напарник решил продолжить байку. Но Каляка вновь ему не дал, попросив закрыть всё же окно. Водила так и поступил. Как только, крутя привычно ручку, он открыл было рот, Артём перебил его, спокойно заключив:
– А вот и кладбище.
– Ты что, серьёзно, что ли?
– А я разве когда-то шутил с тобой?
– Что-то не припомню, – суетливо проговорил пожилой, поёжившись, хотя в кабине была обычная температура. Вылезать с насиженного места он не испытывал никакого желания.
– А при кладбище всегда церквушка бывает, – добавил Артём тихим голосом.
– Бывает-то бывает, конечно, да ведь ночь на дворе.
– Что ж такого, что ночь, если надо спешно, – Артём посветил фонариком вокруг. И тут прямо на глаза попалась надпись населённого пункта.
– Название какое-то чудное. За Семью Холмами. Сроду не слыхал ничего подобного, – откомментировал увиденное напарник. И добавил, пожав плечами. – Вроде ездил по этой трассе. Ерунда какая-то. Не помню.
Но Артём ему не ответил. Он открыл дверцу и выпрыгнул из кабины.
– Ну, ты пойдёшь или как?
– Да, я иду, – не без удивления проговорил старший. Он с опаской глянул на Артёма, никак не понимая, зачем тому понадобилась такая нелепая канитель.
Впереди мелькнули кресты. Это было деревенское кладбище. Двое шли по нему и молчали.
– А вот я, малой когда был, – решил прервать тишину Михалыч, чтобы не так страшно было идти. Нехорошее предчувствие не оставляло, и время от времени он подёргивал плечами, как от мороза. Однако то был внутренний холод, и отогнать так просто его не получалось.