Ёшкин кодекс! День рождения Лазарева. Разве сегодня двадцать восьмое? А не завтра? Блин, кажется, сегодня. С этими дурацкими обысками в голове и правда всё невообразимо перепуталось. Но теперь хотя бы причина его злости и нежелания меня прощать стала прозрачна, как никогда. Мне и самой захотелось сгореть от стыда.
Я ведь еще пару дней назад помнила про день рождения, приготовила подарок заранее и с нетерпением ждала возможности его вручить, но эта рабочая суматоха сбила все мои планы.
— Дэн, прости меня, — наверное в сотый раз повторила я и, положив ладони ему на плечи, изобразила на лице максимальное раскаяние, заглядывая в темно-серые глаза. — Но ведь вечер еще не закончился, как и твой день рождения, и мы еще можем отметить его вместе, как и собирались.
— Не можем, Ева, — пробормотал он.
Голос Дэна дрогнул всего на секунду, но этого хватило, чтобы внутри у меня всё заледенело. Он чувствовал боль, говоря это. Кажется, всё серьезнее, чем я думала. И пока я пыталась понять, что могу предпринять, чтобы исправить ситуацию, Дэн продолжил:
— Положа руку на сердце, это далеко не та семейная жизнь, о которой мы мечтали.
— Но ведь наша семейная жизнь начнется только на следующей неделе, после свадьбы, — несмело улыбнулась я. — Обещаю тебе, что с завтрашнего дня всё будет по-другому. Я просто не знала, как сильно ранит тебя моё отсутствие и, кажется, действительно слишком увлеклась. Прости меня.
— Свадьбы не будет.
И после этой короткой фразы, сказанной непривычно серьезным тоном, моё сердце ухнуло куда-то вниз, провалившись, наверное, до самой подземной парковки под жилым комплексом.
Но всё же где-то в глубине души еще теплилась надежда на то, что он пошутил. Или солгал. Что специально пугает меня, чтобы я впредь не думала даже уделять работе больше внимания, чем ему. Но год совместной жизни научил меня распознавать его ложь. По мельчайшим изменениям в мимике, по резким движениям, по морщинкам в уголках глаз. И, к сожалению, именно сейчас Дэн был со мной предельно честен.
— Ты не можешь отменить свадьбу.
Мы и без того уже один раз её переносили, потому что зимой я на неделю угодила в больницу с пневмонией и вместо того, чтобы ехать в загс в красивом подвенечном платье, валялась под капельницами с температурой под сорок, кашляя, словно курильщик с тридцатилетним стажем.
— Могу, — ответил Дэн спокойно. — И я уже это сделал. Час назад позвонил Розе Степановне и попросил на какое-то время отложить наше заявление.
И тогда я поверила. Работавший когда-то в следственном комитете Лазарев, будучи на короткой ноге с начальниками всех госучреждений, не только в морг, но и в загс ходил как к себе домой. Такие «удобные» связи очень помогали работе, но, как выяснилось, еще и очень мешали моей несостоявшейся семейной жизни.
— Дэн, пожалуйста… — пробормотала я, но это было больше похоже на слабый комариный писк, чем на попытку возразить. — Давай не будем рубить с плеча, давай поговорим.
Лазарев смерил меня спокойным, полным демонстративного равнодушия взглядом.
— Нам обоим нужен тайм-аут, Ева.
Что же, это хотя бы говорит о временном перерыве, а не об окончательном и бесповоротном разрыве наших отношений. И все же почти не обнадеживает.
— На какой срок?
— Не знаю. Сегодня я уеду сам, а к моему завтрашнему возвращению я бы хотел, чтобы ты покинула мою квартиру, — проговорил он абсолютно безэмоционально.
Дыхание застряло в горле. Нет. Так нельзя. Так не бывает. Это просто какой-то кошмар наяву. Я застыла, чувствуя, как мой идеальный мир рушится у меня на глазах, словно карточный домик, а земля уходит из-под ног.
— Дэн, не надо, — прошептала я, чувствуя, как слезы уже собрались в нижнем веке, стоит неосторожно моргнуть, и они польются рекой так, что не остановишь. — Я же так люблю тебя.
Прижала ладони к груди, чтобы не дать своему сердцу окончательно разбиться. Но мой последний аргумент тоже не помог. Глядя мне прямо в глаза, пронзительно и резко, Дэн ответил:
— Я тоже тебя люблю. Но пренебрегать собой не позволю никому. Даже тебе, Ева.
После этого он молча обулся и вышел так быстро, словно этот разговор его тяготил.
— Лазарев! — позвала я вслед, с трудом вернув себе возможность говорить.
Знала, что он слышал, но возвращаться точно не собирался, куда бы ни пошел. Даже вещей с собой никаких не взял.
Теперь-то мне было известно, что несколько идеально отглаженных костюмов, рубашек, туфель и галстуков всегда имелись в шкафу его кабинета, что объясняло его неизменно безупречный внешний вид, но, представлять, как он будет ночевать там один, на диване, только чтобы не проводить это время со мной, не хотелось.