А когда Матвей, ведя в танце, развернул меня в другую сторону, я выхватила из толпы еще одно знакомое лицо. Земсков. Он не танцевал. Стоя в стороне, привычно опирался на черную трость, и беседовал с незнакомым мне мужчиной. Может мне показалось, но он тоже уставился именно на нас с Матвеем. И даже будто с ухмылкой подмигнул. Или это у меня на фоне общей нервной обстановки паранойя начинается?
— Ностальгия — это не плохо. Это классно, что у нас остались общие приятные воспоминания, — задумчиво пожала плечами я.
Поняла, в этот момент, что у нас и правда осталось много веселых и интересных картинок совместного прошлого.
— И тебе не хотелось бы пополнить эту коллекцию?
Вопрос был задан негромко, как раз в тот момент, когда музыка стихла. Но вместо того, чтобы отойти на шаг, Соколов, наоборот, сделал полшага вперед, и его рука снова скользнула по моей спине, так что это напоминало объятия. Матвей пристально смотрел мне в глаза, ожидая ответа.
— Мне достаточно тех, что есть, — глухо ответила я, сама делая шаг назад и осторожным движением вынимая собственные пальцы из его ладони. — Программа «минимум» выполнена. Я еду домой.
8. Доверие
— Пойдем, провожу, как обещал, — не желал отставать Матвей, когда я стала осторожно продираться сквозь толпу гостей, готовящихся к следующему танцу.
— Как хочешь.
Свет в актовом зале был приглушен и те, кто не желал вальсировать в его центре, беседовали у фуршетных столиков, попивая шампанское из постоянно пополняемых официантами запасов.
Гомон и смех прервался началом новой инструментальной мелодии, когда мы вышли в значительно опустевший холл, который я намеревалась пересечь по пути к выходу. Соколов шел следом, еле поспевая за мной. Оказалось, что, когда мне очень не хочется где-то быть, я могу ходить почти так же быстро, как Лазарев.
— Ты сказала, что мне не доверяешь. Почему? — задал Матвей вопрос, показавшийся мне странным и неожиданным.
Вокруг о чем-то переговаривались несколько гостей, не обращавших на нас никакого внимания. Кто-то всё еще фотографировался у пресс волла, кто-то говорил по телефону, кто-то, как и я, собирался домой, не считая танцы достаточным основанием, чтобы остаться.
— А должна? — на ходу пожала плечами я, выходя в распахнутые двери на улицу, где закат окрасил небо розовыми красками. — Да и для чего это тебе?
— Просто не хочу расставаться на отрицательной ноте.
На крыльце, среди подпирающих крышу необъятных белых колонн было почти безлюдно. Вдалеке за ограждениями продолжала кипеть городская жизнь, сновали туда-сюда машины и прохожие, но здесь царила тишина, резко контрастирующая с шумом внутри Дома Культуры, до сих пор приглушенно просачивающимся сквозь приоткрытые двери.
— Раньше тебя это не волновало, — я обхватила руками плечи, поежившись от вечерней прохлады.
— Наверное, я изменился, — ответил Матвей задумчиво. — Или просто изменилось моё отношение к тебе. Мы могли бы начать всё сначала, Ева.
Вздохнула. Как чувствовала, что к этому шло. И понимала, что ничего начинать сначала не собираюсь. Но ранить Матвея так, как он в свое время ранил меня, не хотела. Ответила коротко:
— Не нужно.
— Но ты хотя бы могла бы дать мне шанс?
Я вымученно вздохнула, лениво представив, что сейчас еще и от приставаний его отбиваться придется. А тут еще как назло людей почти нет.
— Для чего? Если я знаю, что у нас ничего не получится.
— Мы могли бы…
Не то чтобы я сильно хотела узнать, что именно мы с ним могли бы, но это так и осталось тайной. Из-за колонны шагнул Лазарев, и было не ясно, как давно он вышел из Дома Культуры, и как много из нашего разговора успел услышать.
— Кажется, одного «нет» было достаточно, — угрожающее произнес он, сверля Матвея взглядом.
Соколов грустно усмехнулся и перевел взгляд на меня. А я посмотрела сначала на одного, потом на другого, совершенно не представляя, чего от них обоих ожидать и пытаясь в уме быстро просчитать, кто из нас троих здесь остался здравомыслящим.
— Не припомню, чтобы я спрашивал об этом у тебя, — произнес мой свежеотвергнутый бывший и я видела, что он готов подраться с Лазаревым и сделает это с превеликим удовольствием, и это, кажется, было взаимно.
— Меня не надо спрашивать, чтобы я мог сказать тебе, чтобы ты шел отсюда нахрен, — с ухмылкой, не предвещающей оппоненту ничего хорошего, отозвался Дэн.
Он шагнул к нам, излучая почти осязаемую опасность. Таким я еще ни разу не видела его. Во взгляде темно-серых глаз не было ни спокойствия, ни рассудительности. Лишь угроза и намек последовать его совету и держаться подальше.