Кажется, патрульная машина развернулась прямо на пешеходном переходе и поехала следом, но я старалась не оборачиваться, чтобы не проверять. Понимала же, что в конце концов я буду вынуждена подчиниться и окажусь на допросе. Но сейчас мне нужно было время, чтобы с этим смириться, потому что в голове творился полнейший сумбур и каша из сотни вопросов, которые я задавала сама себе и не получала на них ответов.
Что вообще произошло? Теоретически Соколов и Беззубый-Рыжий получили вред при пожаре, к которому я не имею абсолютно никакого отношения. Да и они сами сейчас вряд ли могут давать показания из реанимации. А кто тогда так рьяно защищает их права? Или так рьяно стремится нарушить мои? Неужели опять происки Земскова? Я ведь сама — пострадавшая сторона. Как именно я могу это доказать? Что могу противопоставить доводам следствия?
Увеличила громкость музыки и собственную скорость, едва успевая переставлять ноги. Барабанные биты из песни Beggin били в уши, но были тем, о чем во весь голос умолял кипящий в крови адреналин.
Естественно, догонять меня бегом никто не стал, посчитав это, видимо несолидным для суровых правоохранителей. Просто патрульная машина, стараясь не терять меня из виду, ехала позади. Вероятно, отправляясь за мной, опера не рассчитывали на какое бы то ни было сопротивление. Разве можно ожидать, что хрупкая девушка и серьезный адвокат, станет вести себя столь опрометчиво?
Тем не менее, кажется, они меня сильно переоценили. Сейчас я чувствовала себя воплощением опрометчивости, абсолютно не понимая, что делать в сложившейся ситуации и осознавая, что как только я остановлюсь — я буду вынуждена все-таки ехать в отдел следственного комитета, где я уже была сотню раз, но как подозреваемая — еще ни разу.
Жар прилил к лицу. Я бежала явно быстрее, чем планировала и вообще, чем бегала обычно. Подошвы кроссовок с силой стучали по прорезиненной поверхности дорожки. Кажется, даже шнурок развязался, но я не обратила на это существенного внимания.
Хотелось лететь вперед со скоростью ветра, пока сознание в ускоренном формате проходило стадии принятия по Кюблер-Росс, переходя от неверящего отрицания к яростному гневу, от него к жалостливому торгу и, наконец депрессии, при которой из глаз выкатились несколько слезинок и затерялись в волосах где-то у висков.
«Just can’t make it all alone, I’m holdin’ on, I can’t fall back, I’m just a con about to fade to black» (прим. Я просто не могу справиться в одиночку, я держусь, я не могу отступить, меня просто вот-вот поглотит тьма) — кричал в ушах Дамиано из Måneskin и я была с ним полностью согласна.
Мне нужен Лазарев. Мне, как никогда прежде, нужен Лазарев. И я, блин, даже телефона с собой не взяла, чтобы сообщить ему о случившемся. Ладно. В конце концов, у меня будет право позвонить ему при задержании и заявить ходатайство о допуске Дэна в качестве защитника. Он ведь поможет мне, как всегда помогал? Спасет меня, как всегда спасал, правда ведь?
Не знала, что думать и что чувствовать. В голове царил полнейший сумбур. Эмоции перемешались в огромный разноцветный клубок, спутались в нем и бились где-то внутри в такт громкой музыке и отчаянному стуку сердца.
Сама не заметила, как берег озера закончился и я, перебежав через дорогу, уже неслась по изрезанной волнами кромке пустого морского пляжа. В его конце был тупик. И я понимала, что буду вынуждена остановиться, но продолжала бежать. Дыхание давно сбилось, и носоглотка горела, как в огне. Футболка и волосы стали мокрыми от пота. Он же жег покрытую ссадинами и раздражением кожу на лице.
Но смирение и принятие так и не пришло. Пришло осознание, что все это всего лишь стадия торга. Как-будто, если я добегу — я победила, но это иллюзия. Когда добежала до конца пляжа, и остановилась, упершись рукой в нагретый солнцем камень, чтобы восстановить дыхание, я поняла, что, наоборот, проиграла.
Тем не менее, патрульная машина припарковалась поодаль, и оперативники не спешили бежать ко мне, даже из автомобиля не выходили. И я устало осела на песок, и бездумно смотрела на то, как морские волны в нескольких метрах от меня, лижут обточенные водой камни. От моря веяло приятной прохладой, и я уткнулась лицом в согнутые колени, тяжело дыша и пытаясь сохранить внутри это ощущение мелких, почти невидимых, соленых капелек, долетающих до кожи. Запаха водорослей. И свободы, которой я, кажется, вскоре лишусь.
Подумать только, а я ведь год назад еще о свободе в отношениях рассуждала. Считала, что необходимость менять свои планы в угоду какому-нибудь мужчине лишит меня ее. Да я сейчас всё бы отдала за то, чтобы быть с Лазаревым и с удовольствием подстраивать собственные планы под любую его прихоть. Ёшкин кодекс, это опять торг, да? Когда там уже принятие будет?