Воспоминания об этом крошили моё мировосприятие в острые обломки и вызывали прилив вины. Почти осязаемой, тяжелой, покалывающей внутри, словно тупой ржавый нож, заставившей до крови закусить нижнюю губу.
— У тебя есть лист и ручка, Кирь? — спросила я, а Серегин перевел на меня удивленный взгляд.
— Есть, а тебе зачем?
Он вытащил из папки белый лист формата А4 и ручку и подал мне в специально предусмотренное для этих целей окошко клетки. Ответила серьезно:
— Нужно. Прокопьев капитан по званию?
— Майор, — поправил Кирилл. — Ева, что ты задумала?
Я притянула листок к себе вместе с папкой Серегина, чтобы удобнее было писать.
Он молчал, сопровождая внимательным взглядом, как ручка в моих руках скользит по бумаге.
Меня всегда хвалили за почти каллиграфический почерк, но сегодня я выводила буквы с особым старанием. Указала в «шапке» должностные регалии Прокопьева и свои собственные в графе «от» и озаглавив заявление, написала:
«Я, Ясенева Ева Сергеевна, отказываюсь от услуг защитника Лазарева Дениса Станиславовича и желаю, пользуясь правом, предусмотренным ч.1 ст.16 УПК РФ осуществлять защиту своих интересов самостоятельно».
Ниже дата и подпись.
— Зарегистрируй в вашей канцелярии, пожалуйста. И чем быстрее, тем лучше.
Кирилл быстро пробежал взглядом по написанному и сделал большие глаза:
— Ты в своем уме, Ева?
— Не уверена. Но так сейчас будет лучше для всех.
Серегин тяжело вздохнул и нервно произнес:
— Он ведь спросит меня почему ты это сделала. Что мне ему сказать?
— Так и скажи про «лучше». А еще попроси ко мне не приходить.
Из последних сил держала на лице бескомпромиссное выражение, дававшееся с большим трудом. Казалось, еще немного таких объяснений, и я разревусь.
— Иди, Кирь, не теряй время.
Серегин в последний раз посмотрел хмуро и оценивающе, но потом всё-таки ушел.
А я до конца дня пролежала на кровати, которые здесь называют «шконками», тупо уставившись в потолок и игнорируя ехидные выпады своей соседки.
Всё. Кажется, ситуация стала паршивее некуда.
Теперь я понимала, как скверно чувствовал себя Дэн, вынужденный расстаться со мной, чтобы защитить. Оказавшись на его месте мне хотелось волосы на себе рвать от отчаяния и боли, разрывавшей сердце на мелкие кусочки. Вина кислотой разъедала внутренности, пузырясь и булькая, отравляя кровь. Но так действительно будет лучше.
Для того, чтобы затащить Земскова в тюрьму, нужен тот Дэн, которого когда-то прозвали Деспотом.
И иного способа вернуть его я не знала.
16. Одиночество
В преддверии рассмотрения ходатайства об избрании в отношении меня меры пресечения в виде заключения под стражу, аппетита не было. Да и спала я паршиво и вместо завтрака, зевая и молча ковыряла ложкой мерзкую, напоминавшую клейстер, серую массу, которая теоретически должна была являться кашей.
— Что, волнуешься? — с пониманием полюбопытствовала Самохина, уплетавшая противную субстанцию за обе щеки.
Тем не менее, именно волнения я как раз и не испытывала. Вместо него внутри царили вялость и уныние. Но, не желая вдаваться в подробности собственных переживаний, кивнула.
— Я тоже волнуюсь. У меня на после обеда назначено. Вот и посмотрим, кому из нас повезет. Должно же хоть кому-нибудь из нас повезти, как думаешь, Ясенева?
— Угу, — вяло отозвалась я, проглотив вместо каши ком в горле, мешающий говорить.
На самом деле, я подозревала, что не повезет никому, настолько была поглощена ощущением безысходности, вины перед Дэном, собственной неполноценности и несправедливости происходящего.
— А если тебя выпустят, ты мне яблок таких еще передашь? И конфет. Кстати, ты кашу не будешь? Можно я доем?
Я молча подвинула ей собственную тарелку и, переодевшись, принялась ждать, когда конвой сопроводит меня в суд. Время тянулось медленно. В голове сонно ворочались печальные мысли, а пасмурная погода давила и заставляла зевать с удвоенной силой.
Тем не менее, я дождалась не совсем того, чего ожидала.
— Ясенева, на выход, к тебе посетитель.
Кто, интересно? Внутри, несмотря на все мысленные блоки, которые я старательно ставила, затеплилась надежда, что это Дэн. Что он пришел, чтобы поговорить со мной, прояснить всё, отчитать меня и привычно сделать всё по-своему. Но это опять оказался Серегин и я не сдержала печального вздоха, вырвавшегося из груди по этому поводу.
— Я тебе копии документов привез для ходатайства о замене заключения под стражу на домашний арест, — хмуро произнес Кирилл, который еще вчера ободряюще мне улыбался, а сегодня смотрел исподлобья, как на врага народа.