— Как прошло? — участливо спросила Ирка, когда я вернулась в камеру с первого взгляда заметив моё непривычно приподнятое настроение.
— Неплохо, — отозвалась я и тут же улеглась на кровать, раскрыв тетрадку на странице с собственными заметками и схемами.
Теперь у меня был еще один вариант действий и собственное положение больше не казалось мне таким безвыходным, как раньше. Я даже поужинала с небывалым аппетитом и спала без успевших приесться кошмаров.
Однако с утра снова мучилась с тошнотой, вызванной одним только запахом завтрака, казавшимся теперь не просто неприятным, а буквально непереносимым. И вместо того, чтобы есть, я спрятала нос в рукаве спортивной куртки, но это не помогло и меня все равно стошнило, а сильная слабость, почему-то накатившая после этого заставила пластом пролежать на кровати почти до самого обеда.
Возможно, я лежала бы и дальше, если бы из-за двери не раздалось:
— Ясенева, на выход.
Ёшкин кодекс, вот только Прокопьева мне сейчас для полного счастья не хватало!
— Может, если меня стошнит на одну из его паршивых рубашек, он перестанет практически ежедневно ко мне наведываться? — проворчала я, заставив усмехнуться Ирку, вероятно, представившую себе эту развеселую картину.
С трудом поднялась с кровати и подошла к выходу из камеры. Вышла, встав лицом к стене, протянула руки и дождалась щелчка наручников. Вяло переставляя ноги, нехотя отправилась вслед за конвоиром, обдумывая в голове, какой колкостью могу поприветствовать Прокопьева. Но всё заранее заготовленное ехидство застряло у меня в горле и заставило замереть на пороге следственной комнаты.
Еще до того, как подняла голову, буквально кожей ощутила присутствие того, кого совершенно не ожидала увидеть. Почувствовала легкий аромат пряно-травянистого парфюма, вызывающего ассоциации с летним лесом. Дыхание участилось, а сердце забилось чаще обычного.
Лазарев. Он пришел тогда, когда во мне не осталось ни капли надежды на его появление. Когда я поняла, что после того, как сама отказалась от него, не решусь попросить его о помощи. Он, как всегда, будто почувствовал, что мне нужен.
Дэн, как ни в чем ни бывало, сидел на стуле для посетителей и в ожидании моего появления привычно читал Вестник Федеральной Адвокатской палаты. Как обычно, одетый в деловой костюм с иголочки, с идеально уложенной прической, с дорогими часами, блеснувшими на запястье, он казался как нельзя не соответствующим окружающей обстановке. И как нельзя не соответствующим лично мне.
— Ева, — кивнул он, заметив моё присутствие, скользнул по мне взглядом, показавшимся почти незаинтересованным, и вернулся к газете, дочитывая, видимо, недочитанное предложение.
На фоне его безупречности, мне вдруг стало стыдно за собственный костюм, принявший не самый лицеприятный вид за полтора месяца почти непрерывной носки, за отсутствие маникюра и макияжа. Осторожно села напротив, рассматривая адвоката. Мы так долго не виделись и всё, чего я удостоилась при встрече, это один короткий холодный взгляд? Однако, дочитав, Лазарев отложил газету и тоже внимательно всмотрелся в моё лицо.
— Дэн, — выдохнула я неуверенно, словно еще не до конца поверила, что передо мной действительно он. Хотела сказать что-то еще, но он, покачав головой, строго оборвал:
— Выглядишь скверно, Ева. Ты вообще ешь что-нибудь?
Нахмурился, ожидая ответа, а я растерялась и ожидаемо расстроилась, услышав подобное от того, кто всегда говорил, что я для него прекраснее всех на свете.
— Ты здорова? Может нужны какие-нибудь лекарства? — продолжил Лазарев в ответ на моё молчание.
«Ага. Тест и витамины для беременных» — подумала я, а вслух тихо сказала:
— Не нужны.
Мне понадобилось время, чтобы понять, что Дэн тоже изменился за эти полтора месяца. Для того, чтобы затащить Земскова на решетку, нужен был Деспот, но, кажется, мой отказ сделал из Лазарева кого-то гораздо более жесткого, категоричного и неуступчивого. И я понятия не имела, каким экзорцизмом изгнать теперь из него всё вышеперечисленное. И нужно ли это делать. Спросила осторожно:
— Почему ты пришел?
Понимала, что вряд ли он явился только для того, чтобы посмотреть как потрепано я выгляжу спустя полтора месяца с нашей последней встречи и позлорадствовать по этому поводу.
— Думаешь, не стоило? — ответил Лазарев, склонив голову к плечу. — Ева, я уступил тебе, предоставив возможность самой со всем разобраться. Но срок следствия подходит к концу. И тот финал, к которому всё идет, не устроит ни тебя, ни меня, если ты не планируешь остаться за решеткой еще на десяток лет, конечно.