— Что вы можете сказать о моменте, когда покинули дом, в котором держали вас похитители? — спросил он, когда допрос был почти завершен.
И я уверенно ответила:
— Этого момента я не помню. Наличие у меня частичной амнезии в результате посттравматического стрессового расстройства зафиксировано в заключении психолого-психиатрической экспертизы.
— Помните ли вы, был ли в доме пожар, когда вы его покидали?
— Не помню. На моменте, когда меня пытались насильно заставить выпить абсент, воспоминания обрываются.
— У меня всё, ваша честь, — перевел взгляд на задумчивого Кислицына Дэн.
А тот, шумно захлопнув второй том уголовного дела, лежащего перед ним на длинном прямоугольном столе, произнес.
— Что же, тогда на этом сделаем перерыв, а в шестнадцать часов встретимся снова, завершим судебное следствие и перейдем к прениям сторон.
Часы в этот момент показывали четырнадцать.
— Мы успеем поговорить? — шепнула я Дэну, чья широкая спина возвышалась передо мной, словно отгораживая от агрессивного окружающего мира.
— Мне нужно в полицию на допрос, поговорим позже, — напряженно ответил он, и умчался.
А я осталась, понимая, что возможно к вечеру, наконец, получу ту определенность, которую так хотела. Но вот уверенности в том, что решение Кислицына мне понравится, не было абсолютно никакой.
21. Любовь
Прения получились жаркими, несмотря на то, что я в них участия не принимала.
— Факты, свидетельствующие об умысле, не нашли подтверждения в материалах дела, — рычал на Костенко Дэн. — Как и факт поджога.
Но усатый Костенко тоже не желал сдаваться, честно отрабатывая гонорар по заключенным с Соколовым и Резниковым соглашениям.
— Зато факты нанесения подсудимой ударов, приведших их в беспомощное состояние, потерпевшие видели собственными глазами!
— У нее были для нанесения этих ударов веские основания — это была чистая необходимая оборона, без превышения ее пределов. Ясеневу хотели убить, а она всего лишь ударила, — Дэн демонстративно развел бы руками, но левая, всё-еще висела на перевязи.
— И следом подожгла дом!
— А вот это как раз не доказано, — парировал Лазарев. — В деле нет ни единого прямого доказательства вины моей подзащитной в поджоге, как и вообще доказательств того, что пожар начался с него, а не явился результатом случайного возгорания алкоголя, по показаниям свидетелей находившегося в комнате в огромных количествах.
Кислицын смотрел на обоих со скучающим видом, подпирая рукой щеку и понимая, что пока они ругаются на тему уголовного дела, а их доводы не повторяются, закон не позволяет ему их остановить.
На самом деле, в большинстве случаев, к моменту прений приговор уже почти готов и судье требуется лишь несколько минут для того, чтобы допечатать туда пару строк с необходимым, по его мнению, наказанием. Тем не менее, в части аргументов, подтверждающих верную для каждого версию, и Лазарев и Костенко оказались крайне изобретательны и их запала хватило почти на целый час.
— Подсудимая, желаете сказать последнее слово? — осведомился судья, когда за окнами начало темнеть, а прения были, наконец, окончены.
— Желаю, ваша честь. Пусть справедливость и является очень субъективным понятием, я надеюсь, что мой приговор будет справедливым, — четко проговорила я.
Не «законным», нет, а именно «справедливым», потому что справедливость в данном случае казалась мне наиболее важной. Я сама не знала, в какой степени виновна в сложившейся ситуации и решила, что, если с учетом имеющихся обстоятельств, получу несколько лет лишения свободы в качестве приговора — постараюсь с этим смириться. Определение виновного является прямой обязанностью судьи. Вот пусть он и решит, чего я достойна в рассматриваемом случае.
Когда Кислицын удалился в совещательную комнату, меня тоже увели в специальный кабинет, где подсудимые обычно дожидаются своей участи.
В отличие от изолятора, здесь, как и в зале судебного заседания, можно было смотреть в окно, пусть и зарешеченное. И именно этим я и занималась в освободившееся время.
На улице успело совсем стемнеть и с беззвездного неба посыпались первые снежинки, блестевшие в тусклом свете уличных фонарей. В жилых высотках неподалеку зажглись окна домов, говоря о том, что их жильцы вернулись с работы.
За несколько месяцев обычное разглядывание города из окна успело стать недосягаемой роскошью. Как и возможность, к примеру, целый час отмокать в горячей ванне, вместо того, чтобы быстро принять еле-теплый душ под пристальным взглядом специально выделенного для этого сотрудника изолятора. Как и чтение чего-то не из изоляторской библиотеки, в которой помимо классики не было ничего интересного. В отсутствии любимого фэнтези, трижды перечитала «Мастера и Маргариту» Булгакова, не найдя для себя больше ни единой подходящей книжки.