Я изменилась за эти несколько месяцев. Не могла не измениться после стольких лишений и унижений, через которые мне пришлось пройти. Но Дэн изменился тоже. И именно четкое осознание этого факта было той самой мыслью, что я так старательно отгоняла от себя. Что если вот такие, новые, мы больше не подходим друг-другу так безукоризненно, как раньше? Если мы больше не идеально сочетающиеся частички пазла, а вообще несоединяемые?
Дэн любил меня разной. И его неуверенной и робкой помощницей, и его самонадеянной и немного заносчивой партнершей по адвокатскому бюро, и больной, и слабой, и грустной, и веселой, и бесшабашной, и злой. Но какая я теперь? И нужна ли ему такой?
За такими невеселыми размышлениями я и коротала время до приговора, а дождавшись, вернулась в клетку знакомого зала заседаний. На улице к тому времени совсем стемнело, а снег посыпался с неба крупными белыми хлопьями, пушистыми, как вата.
При оглашении приговора присутствовали лишь я, двое сопровождавших меня приставов, секретарь судьи, адвокат Костенко и Лазарев.
Вместо того, чтобы слушать у скамейки, как это, по моим наблюдениям, всегда делали большинство подсудимых, я стояла у решетки, прямо за спиной Дэна, который тоже подошел ко мне ближе необходимого. Пожалуй, я даже могла бы коснуться Лазарева, если бы хотела, но понимала, что подобное поведение будет неуместным.
Все присутствующие стояли молча, а голос Кислицына звучал громко и четко. Каждое произнесенное слово в его исполнении казалось гвоздем, вколачиваемым в мою свободу и било по натянутым нервам, словно по клавишам низких нот, играя в моей голове что-то вроде реквиема. Но в действительности в тишине шелестели лишь листы приговора, которые судья после прочтения убирал на стол за ненадобностью.
Вместо того, чтобы смотреть на судью, я уставилась на спину Лазарева, настолько прямую и напряженную, словно адвокат проглотил шест. За все время оглашения он, кажется, даже не пошевелился, застыв, словно мраморная античная статуя.
Я же никак не могла встать ровно, то и дело перенося вес тела с одной ноги на другую. На фоне нервного напряжения у меня то чесался локоть, то выбившаяся из косы прядь волос щекотала лицо, то снова неприятно тянуло внизу живота.
По началу приговора, как обычно, нельзя было предсказать, каким он будет. Кислицын зачитывал текст обвинения таким, каким его представил прокурор, потом перешел к оглашению части с доказательствами, которые прозвучали для меня монотонным гулом, потому их я тоже сегодня уже слышала. Но когда он произнес «вместе с тем» и начал почти слово в слово повторять позицию, высказанную Дэном в прениях, я тоже замерла, забыв обо всех признаках дискомфорта и неудобств.
Сердце забилось еще чаще, напоминая барабанную дробь и пульс глухим набатом застучал в висках. Мгновенно пересохло в горле.
Дэн понял первым. Его плечи, наконец, расслабились, а поза вдруг стала менее напряженной.
— …учитывая изложенное, — продолжил судья абсолютно безэмоциональным тоном. — Анализ доказательств позволяет заключить, что в действиях Ясеневой Евы Сергеевны отсутствуют признаки состава преступления, предусмотренного пунктом «б» части третьей статьи сто одиннадцатой Уголовного кодека Российской Федерации, а выводы о ее виновности, приведенные государственным обвинителем, носят предположительный характер, в связи с чем по делу должен быть постановлен оправдательный приговор.
Задержала дыхание и вцепилась пальцами в прутья решетки.
— Ясенева Ева Сергеевна имеет право на реабилитацию, а также право на возмещение имущественного и морального вреда, — монотонно зачитывал с заключительного листа приговора Кислицын. — Гражданские иски потерпевших Соколова и Резникова о взыскании с Ясеневой денежной компенсации морального вреда в размере трех миллионов рублей, рассмотрению не подлежат. Вещественные доказательства…
Дальше я не слушала, потому что происходящее начало казаться нереальным, зал заседаний словно утонул в густом белом тумане и мне понадобилось время, чтобы снова сконцентрироваться на реальности.
«Меня оправдали» — загорелось в голове сверкающими неоновыми буквами и всё остальное стало вдруг просто ничего не значащим фоном.
Так, словно в этом не было ничего необычного, меня, после заверений в том, что приговор понятен и подписания необходимых документов, выпустили из клетки и просто отпустили. И я вышла из зала заседания вместе с Лазаревым, так, будто я снова его помощник, как раньше, и мы просто возвращаемся в бюро после очередного успешно завершившегося суда.