– В тысячу.
Шимп говорил о хроматофорах. Но они проявляются и исчезают не в одно и то же время. Тьма распространяется по оболочке волнами.
В голове у меня всплывает термин: задержка импульса.
– Эй, Шимп. А эти пигментные волны – с какой скоростью они движутся?
– Около пятидесяти девяти тысяч километров в секунду.
Скорость мелькнувшей мысли.
И если эта штука в самом деле мыслит, то у нее должны быть логические элементы, синапсы – это должна быть некая сеть. И если сеть достаточно велика, то в середине располагается некое «я». Как у меня, как у Дикса. Как у Шимпа. (Из-за него-то я и решила изучить этот вопрос – еще в давнюю бурную пору наших отношений. Знай врага своего и все такое.)
У «я» есть особенность: во всех своих частях сразу оно способно удерживаться лишь не дольше десятой доли секунды. Когда оно чрезмерно разрежается – когда кто-то расщепляет ваш мозг пополам, перерубает, допустим, толстое мозолистое тело, и полушария вынуждены общаться между собой издалека, обходным путем; когда нейронная архитектура рассеивается за некую критическую точку, и передача сигнала из пункта А в пункт Б занимает на столько-то больше времени, чем положено, – тогда система, скажем так, утрачивает целостность. Две половинки вашего мозга становятся разными людьми с разными пристрастиями и целями, с разным восприятием себя.
«Я» распадается на «мы».
Это закон не только для людей, или млекопитающих, или даже земной жизни. Он верен для любого контура, обрабатывающего информацию, и так же применим к созданиям, которых мы еще лишь встретим, как и к оставшимся позади.
Пятьдесят девять тысяч километров в секунду, утверждает Шимп. Насколько сигнал успевает распространиться по этой оболочке за десятую долю корсекунды? Насколько тонко размазано его «я» по небесам?
Плоть необъятна, плоть непостижима. Но вот дух, дух…
Черт.
– Шимп! Если исходить из средней плотности человеческого мозга, то каково количество синапсов в круге из нейронов толщиной один миллиметр и диаметром пять тысяч восемьсот девяносто два километра?
– Двадцать в двадцать седьмой степени.
Я запрашиваю в базе эквивалент разума, занимающего площадь тридцать миллионов квадратных километров: это два квадрильона человеческих мозгов.
Само собой, то, что заменяет этому созданию нейроны, уложено далеко не так плотно, как у нас: в конце концов, мы сквозь них видим. Давайте занизим оценку до предела: предположим, его вычислительная мощность составляет одну тысячную от показателей человеческого мозга. Это…
Ну хорошо, пускай будет одна десятитысячная нашей синаптической плотности. И все равно…
Стотысячная. Едва намеченная пленка мыслящего мяса. Если занижать дальше, то я сведу ее к нулю.
И все-таки это двадцать миллиардов человеческих мозгов. Двадцать миллиардов.
Я не понимаю, как к этому относиться. Перед нами не просто инопланетянин.
Но я не вполне еще готова уверовать в богов.
Завернув за угол, я налетаю на Дикса, который големом застыл посреди моей гостиной. Подпрыгиваю чуть не на метр.
– Какого хера ты здесь делаешь? Кажется, моя реакция его удивляет.
– Хотел… поговорить, – произносит он после паузы.
– Никогда не заявляйся к другим, если не звали! Он отступает на шаг, запинаясь:
– Я хотел… хотел…
– Поговорить. Для этого есть общественные места. Мостик, кают-компания… если уж на то пошло, мог бы просто вызвать меня по связи.
Он смущается.
– Вы говорили, что хотите… лично. Что это культурная традиция.
Ну да, говорила. Но не здесь же. Это моя каюта, мое личное пространство. То, что эти двери не запираются, – уступка безопасности, а не приглашение входить в мое жилье и устраивать засады, стоять тут мебелью.
– Ты чего, вообще, встал? – рычу я. – По плану мы продолжаем работу только через два месяца.
– Попросил Шимпа разбудить меня, когда вы встанете.
Сраная машина.
– А зачем вы встали? – спрашивает он, даже и не думая уходить.
Я вздыхаю, смирившись с поражением, и усаживаюсь в подвернувшееся адаптокресло.
– Хотела просмотреть предварительные данные. «В одиночестве» подразумевается само собой и должно бы быть очевидно.
– Ну и как?
Не очевидно, значит. Я решаю подыграть:
– Похоже, мы вышли на контакт с… с островом. Шесть тысяч каэм в поперечнике. По крайней мере его мыслящая часть. Прилегающая область оболочки в основном пуста. Но все это – живое. Оно осуществляет фотосинтез или что-то вроде того. И питается, видимо. Не уверена только чем.