Мы развалились на диване, завернувшись в шерстяной плед. Из обивки кое-где торчали пружины, но все равно было очень уютно. Я люблю приходить к деду – он рассказывает всякие смешные истории, хотя, бывает, и засыпает посередине предложения. Ну, тогда можно спокойно смотреть телик, никто не мешает.
– «Ритмы берлинского балета», – с энтузиазмом сообщил дед название передачи. – Моя любимая!
Мы открыли тетрадки по математике.
– Ненавижу математику, – заявил Йенси.
– Учиться надо не для школы, а для жизни. Как завещал великий Ленин, – заметил дед, уставясь в экран.
– Ага, – пробормотал Йенси, – слыхали.
Я пихнула его локтем в бок и начала читать задачу вслух:
– «Трудящиеся выходят на первомайскую демонстрацию колоннами по 12 человек. Сколько рядов составят работники предприятия, если их общее число 1176, из которых 48 принять участие в демонстрации не смогут?»
– Меня вычтите, – объявил дед. – Я на такие мероприятия не ходок.
– 94 ряда, – сказала я. – Даже если дед не пойдет.
Йенси хихикнул.
– Ты сегодня разве не тренируешься? – спросил дед, клюя носом.
– Не-е-е, по средам тренировок нет.
– По средам обычно сбор отряда[7], – важно сообщил Йенси. – А часто ты тренируешься?
– Четыре раза в неделю. Может, возьмут в детско-юношескую спортшколу.
Йенси вытаращил глаза.
– Ничего себе! Небось еще олимпийской чемпионкой станешь!
Дед похрапывал в кресле. Из часов высунулась кукушка, прокуковала, но он не проснулся.
– Все, пошли, – сказала я.
На улице шел снег.
На Пауль-штрассе нам встретился Андреас; в волосах – снежинки.
– Ну где вы, я вас обыскался!
Андреас отвел меня чуть в сторону.
– Покажем саксонцу Штази[8]-башню?
– Это еще зачем? – насторожился Йенси.
Андреас махнул рукой на белый двадцатитрехэтажный дом, заметный из любой части города.
– Там живут все, кто в Ростоке в органах работает!
– Да ла-а-адно, – недоверчиво отозвался Йенси. – Тогда б у них вся конспирация полетела.
Андреас хлопнул его по спине.
– А вот сейчас как поедем на самый верх да и плюнем оттуда вниз!
Мы помчались по Аугустен-штрассе и перед булочной Новака повернули в узкий переулок, который вел прямо к башне.
Дверь подъезда была заперта.
– Кого попало не пускают, – сказал Андреас. – А саксонцам вход вообще воспрещен.
Он нажал кнопку домофона нашей классной зубрилы Сабины Мюллер.
– Да? Кто там? – послышался ее голос.
– Это Андреас! – проорал он в микрофон. – Можешь по математике помочь? Что-то не соображу никак, сколько народу на демонстрацию пойдет.
Вначале ничего не было слышно, потом раздалось жужжание открывающейся двери.
– Вот дура!
Мы вошли в лифт, Андреас нажал на кнопку двадцать второго этажа. Пахло застарелым сигаретным дымом. Йенси уставился на мигающую лампочку.
– А чего мы сразу на двадцать третий не поехали?
– Там выход наружу всегда закрыт, чтобы никто вниз не сиганул. А с любого другого этажа выйти можно. Идиотство, конечно, но уж как есть.
Йенси хмыкнул:
– Чтоб вниз спрыгнуть, двадцать второй этаж тоже, небось, подойдет.
Лифт остановился. Пройдя по коридору, мы вышли на балкон и, облокотившись на перила, принялись глазеть на окрестности.
– Вон крепостной вал! – махнул рукой Андреас.
– А вон Мариенкирхе! – сказал Йенси.
– Все, начинаем! – скомандовал Андреас. – Плюем этим гэбэшникам на головы.
Я посмотрела вниз, и голова тут же закружилась. Андреас плюнул в какую-то даму с красной сумкой, набитой продуктами, но не попал.
– Слишком холодно! Слюни на лету замерзают и летят не туда.
Мимо дома шли двое полицейских.
Йенси шмыгнул носом.
– Анекдот знаете? Какие четыре года самые тяжелые в жизни полицейского?
– Начальная школа, – откликнулся Андреас. – Отстой, а не анекдот. Это каждый младенец знает.
Плевок Йенси шмякнулся на стену дома метром ниже.
– Мне холодно.
Я открыла дверь в коридор, и мы пошли к лифту.
Пока мы ждали, Андреас, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, спросил:
– Отгадай, саксонец, сколько человек в год сигают отсюда вниз?
Йенси задумался, уставившись на натертый до блеска пол.
– Пять, наверно.
– Э-э-э, не попал! Минимум семеро. Каждый раз, когда обнаруживают стукача из Штази, ну, там, на заводе каком-нибудь, и все уже в курсе, кто стучит, он обязан покончить с жизнью. Это его долг, он бумагу подписывал. И тогда хочешь не хочешь – положено прыгнуть вниз с этой башни.
Дверь лифта открылась, и мы зашли внутрь.
– Врешь ты все, – буркнул Йенси. – Думаете, раз я новенький, так совсем тупой?
8
Штази (сокр. от нем.