Попытки отследить его работодателя оказались тщетными. Им удалось опросить одного мужчину, которого описывали как владельца, но при допросе в полицейском участке, он не мог вспомнить практически ничего об этом месте. Это было незадолго до того, как он перестал быть нужным в качестве номинального главы, чье имя было на дверях и документах, подтверждающих право собственности, но который не принимал реального участия в повседневном управлении предприятием. Это было идеально для отмывания денег и избавления реальными владельцами от неловких предметов, таких как тело. Детективы отказались от попыток добиться чего-то большего от этих мужчин, и они были выпущены под залог. Угроза длительного тюремного заключения была не столь пугающей перспективой, как донесение в полицию на того, кто действительно владел этой свалкой.
Обычно старшие детективы Даремской констебулярии соперничали друг с другом в делах об убийстве. Они были редки в этих краях, и их успешное раскрытие было еще одним пером на шляпе, которое могло, в конечном счете, привести к повышению. Однако неопознанная жертва означала, что обычный энтузиазм по поводу убийства отсутствовал.
Суперинтендант возложил ответственность за это дело на инспектора Кейт Теннант, недавно получившую повышение по службе и переведенную к ним в участок. Она была единственной женщиной детективом в ранге выше, чем констебль. Она была также достаточно умна, чтобы понять, что на нее повесили «глухарь». Ничто за прошедшие месяцы не изменило мнения Теннант, хотя она неуклонно поддерживала внешнюю видимость веры, что ее команда, включающая и сержанта Брэдшоу, в конечном итоге раскроет дело. По ходу следствия они провели для галочки, казалось бы, бесконечное количество проверок за более чем три месяца, не получив ни одной надежной зацепки.
«Как они могли надеяться раскрыть это убийство», ― думал Брэдшоу в сотый раз, ― «если не было свидетелей, ничего из обычных публичных обращений, ноль сведений из источников в криминальном мире, и они даже не могли определить личность жертвы?»
― Чем ты занимаешься?
Он не заметил приближения констебля Мэлоун, пока она не встала у него за плечом. Он видел, что она была обеспокоена, обнаружив, что он рассматривает изображения выжженной девушки, как они ее прозвали.
― Рассматриваю ее фотографии.
Он сознательно употребил слово «ее».
― Зачем ты на них смотришь?
Брэдшоу знал, что констебль Мэлоун подумала, что он просто отвратителен.
― Чтобы напоминать себе, ― сказал он, наконец, рассматривая почерневшую кожу на лишившемся формы лице, ― что она была человеком.
Письмо №1
Вы не знаете меня, Том, но я подозреваю, что слышали мое имя. Полагаю, что я обрел дурную славу из-за того, чего не совершал. Как иронично. Я не убивал свою любовницу, и думаю, что вы можете помочь мне доказать это.
Два года назад я был осужден за убийство Ребекки Холт ― женщины, с которой я встречался. Мы оба были женаты, поэтому, когда полиция сказала мне, что ее избили до смерти, я запаниковал и сказал, что мы были просто друзьями. С тех пор я глубоко сожалею об этой лжи, потому что ее использовали, чтобы дискредитировать меня. Я солгал, так, значит, соврал обо всем остальном, или так утверждает история.
Однако против меня не было никаких реальных доказательств. Я был арестован офицерами полиции, которые были слишком ленивыми, чтобы искать другого подозреваемого. Меня привлекли к ответственности королевская уголовная прокуратура, которая думала, что мотив ― это все, что нужно. Мое имя очернили журналисты, завидующие моему успеху у женщин, и я был осужден присяжными, которые хотели наказать меня за мой образ жизни.
Я прочитал вашу последнюю книгу, «Стук смерти», и был очень впечатлен. Вы раскрыли тайну шестидесятилетней давности, которая озадачила всех остальных, и это дало мне надежду. Последнее время у меня ее не так много.
Навестите меня в тюрьме Дарема. Вы живете за углом. Едва ли, что-то из того, что имело место быть, попало в газету, а что попало ― ложь. Я могу дать вам кое-что, чего не было у других писателей: доступа к истине. Все, что я прошу взамен ― сохраните беспристрастность.