Часы показывали уже четыре. Смеркалось. Было холодно и промозгло. Шторм в своем шерстяном пальто давно продрог и все никак не решался войти.
Наконец он увидел ее. Сначала лишь смутное отражение в витрине. Он повернулся. Перед ним была живая София. Она вышла из галереи и окунулась в сгущавшуюся синеву сумерек. Все в ней выдавало женщину, бесконечно уверенную в себе, которой нет дела до окружающих. Уверенным, размашистым шагом она шла под красочными праздничными вымпелами, мимо ярких витрин Нью-Бонд-стрит Она словно не замечала низких свинцовых туч и пронизывающего ветра; на ней был лишь легкий шерстяной кардиган, надетый поверх блузки с расстегнутым воротом, и плиссированная юбка, которая особенно умилила Шторма, поскольку придавала ей сходство со школьницей. «Боже мой, боже мой», — твердил про себя Шторм. До него словно только сейчас дошло, что он без ума от этой женщины с тех самых пор, когда впервые увидел ее на рождественской вечеринке.
Шторм оставил свой наблюдательный пункт и последовал за Софией. Пришлось прибавить шагу, чтобы не упустить ее. Он лавировал, пытаясь не сбить с ног глазевших на витрины зевак в шикарных костюмах, протискивался сквозь толпу слоноподобных американских туристов и при этом придерживал полы пальто. Впервые в жизни он за кем-то следил. Краем глаза он заметил в витрине ювелирной лавки собственное отражение — суетливого, смятенного человека, — и ему вдруг стало не по себе. «Что я творю, черт побери? Что, если она увидит? Узнает? Что я скажу?»
К счастью, это продолжалось недолго. Впереди замаячил зелено-золотой флаг «Сотбис». София уже была там. Ни секунды не колеблясь, она открыла дверь и вошла в здание.
Шторм остановился в нерешительности. Аукционный дом имел внушительный, импозантный вид. Перед входом, у массивных мраморных колонн, стоял полицейский, похожий на американского морского пехотинца. Сквозь стеклянные двери виднелись конторки рецепции. В глубине вестибюля по обе стороны парадной лестницы на зеленых коврах горделиво и величаво возлежали сфинксы. Шторм пожалел, что вместо строгого костюма с галстуком нацепил джинсы и какую-то несусветную рубаху с перламутровыми пуговицами.
И все же он заставил себя войти. Стараясь выглядеть раскованным и уверенным, он протопал по персидскому ковру и, покосившись на негостеприимных сфинксов, направился наверх. Где же теперь искать Софию?
Вскоре он очутился в лабиринте из белых перегородок, сплошь увешанных картинами. Впрочем, у него не было времени разглядывать шедевры живописи, и только периферийное зрение регистрировало какие-то обнаженные торсы, сияющие нимбы, крылатых ангелов и возведенные к небесам глаза. С благоговейным трепетом Шторм проходил зал за залом.
Он вглядывался в толпу с надеждой — не мелькнет ли знакомый женский силуэт. Здесь крутились большие деньги — это было видно невооруженным глазом. Публика показалась ему довольно странной: холеные американцы со стальным блеском в глазах, случайные европейцы с юга с широкими, как лацканы их смокингов, губами, чопорные седовласые англичане в неизменно полосатых костюмах, сами словно продолжение этих полосок. Кто-то неспешно бродил по залам, кто-то стоял перед картинами, пожирая их плотоядным взором. К кому-то гарцуя подходили агенты — поджарые молодые денди или очаровательные сильфиды. Но Софии нигде не было.
Шторм остановился у стены, на которой висело полотно со сценой Распятия — почему-то в розовых тонах, и, чертыхаясь, растерянно оглянулся. Неужели он потерял ее?
Но нет. Она была там. Он обнаружил ее в самом дальнем конце лабиринта. В полном одиночестве она неподвижно стояла перед единственной на стене картиной.
Шторм смущенно, не зная, куда девать руки, подошел к ней. Волосы у нее были забраны в пучок, и Шторм невольно залюбовался плавным, грациозным изгибом шеи, покрытой нежным, как у младенца, пухом. Черные блестящие пряди отливали золотом и упоительно благоухали. Он словно очутился в райском саду, куда заказан доступ простым смертным. У него перехватило дыхание. Больше всего ему хотелось повернуться и броситься прочь, подальше от этого наваждения.
Неожиданно взгляд упал на картину, одиноко висевшую на белой стене. Он вгляделся пристальнее и не смог сдержать удивленный возглас.
София вздрогнула и обернулась, в ее глазах отразилось недоумение.
Шторм стоял словно завороженный.
Перед ним была Черная Энни.
В его фантазиях она представала именно такой — сходство казалось невероятным. Древнее кладбище, погруженное в ночную мглу: больные, истерзанные ветром деревья, больше похожие на восставших из гробов мертвецов, склоняют голые ветви к покосившимся надгробным плитам. И сквозь провал в стене — руины старинной церкви. Черный зев выбитого окна. И среди этого запустения — торжественная и печальная фигура в темном монашеском одеянии.