Харпер, продолжая хмуриться, проводила Шторма настороженным взглядом. Из всех экспонатов, собранных в этом паноптикуме, она находила его самым диковинным. Что-то подсказывало ей, что Шторм потерял из-за Софии голову — по крайней мере своим дряхлеющим сердцем Харпер ощутила уколы давно, казалось, забытой ревности. Но зачем в таком случае он старательно притворяется, будто София Эндеринг ему безразлична?
Надвинув на глаза широкополую шляпу и сжимая в ладони набалдашник трости. Харпер решительно пустилась догонять своего компаньона, не обращая внимания на Суэйда, раболепно суетившегося у нее под ногами.
— Женщина вроде Софии Эндеринг не стала бы ни с того ни с сего умолять о помощи, — проворчала она. — Во всяком случае, человека, которого она едва знает. Да и вообще кого бы-то ни было.
Шторм не останавливался; он не удостоил взгляда заспиртованный крысиный выводок и лишь мельком покосился на скелет русалки. Наконец, когда он зашел в небольшой закуток, Харпер настигла его. Стены были увешаны фотографиями в рамках, горел один-единственный светильник.
— Кто это умоляет о помощи? — пробормотал он, делая вид, что увлеченно разглядывает изображение Попобавы, крылатого одноглазого карлика-гомосексуалиста, обитающего на Занзибаре. — Кто сказал, что она умоляет о помощи?
Харпер многозначительно погрозила пальцем:
— Ты же сам все прекрасно знаешь. Иначе зачем бы она надела брошь?
— Что?
— Шторм, у тебя истинно голливудская наблюдательность. Ты умудрился упустить из виду все мало-мальски важные подробности. — Харпер осуждающе покачала головой. — После того, как ты изложил ей свои по-американски трогательно-наивные взгляды относительно эфемерности истории, она надела материнскую брошь — которую до сих пор не надевала ни разу — и позволила себе не согласиться с тобой. Она словно хотела сказать тебе, что обстоятельства смерти ее матери неожиданно приобрели некий новый, тревожный и пугающий смысл.
— Харп, душка, дай мне передохнуть. Ну надела она эту брошь, ну и что? — Шторм усердно избегал смотреть ей в глаза.
— Э-э… книга, — напомнил о себе Йорг Суэйд. — Манускрипт. — Все это время он семенил рядом с Харпер, нетерпеливо потирая ладони, словно предвкушая, что ему предложат чего-нибудь вкусненького. Раскол, возникший в стане гостей, нервировал его и отвлекал от главного. — Я все приготовил. — Он с мольбой посмотрел на Харпер, одновременно указывая на нишу в стене.
— Минутку, любезный, — отмахнулась Харпер. — Послушай, мой юный Ричард… — Шторм с отсутствующим выражением остановился перед фотографией Несси. — Ты же сам передал мне ваш разговор…
— Передал? Да ты со своими вопросами вцепилась меня, как клещами.
— София надела брошь, которая принадлежала ее матери, — которая покончила с собой, — а потом сказала тебе, что хочет умереть.
— Харпер, она не говорила, что хочет умереть! — через плечо огрызнулся Шторм. — Она сказала, что хотела бы умереть в галерее.
— Но откуда вообще взялись эти мысли о смерти?
— О боги мои… — Шторм закатил глаза. — Я тебя умоляю!
Харпер раздраженно тыкала тростью в земляной пол. Йорг Суэйд ретировался от греха подальше и теперь маячил за спиной у своей покровительницы.
— Мой юный Ричард, — не унималась Харпер. — Что с тобой? Ты же признался, что сам это почувствовал. Эта женщина просит тебя о помощи, умоляет о помощи!
Внезапно Шторм повернулся и набросился на нее чуть ли не с яростью.
— Это не ко мне, Харпер! — процедил он сквозь зубы. — Возможно, ей и нужна помощь — но не моя.
Харпер вопросительно вскинула брови. Это что-то новое, что-то совсем не в его характере. Шторм был не похож на самого себя, покладистого, добродушного, каким она его знала. Ей не нравилось, как он растерянно смотрит себе под ноги, как что-то раздраженно бурчит, как отводит взгляд. «А не продиктовано ли все это чудовищной логикой?» — подумала она. Интуиция подсказывала ей, что в поведении Шторма кроется некий смысл. Она еще больше нахмурилась.
— Как бы там ни было, — бормотал Шторм, явно сконфуженный, — мы говорили главным образом об искусстве. Она чертовски умна и очень много знает. Так что… об этом мы и говорили.
Он приближался, медленно, неуверенно ступая вдоль стены. Харпер внимательно вглядывалась в обращенный к ней профиль: высокий лоб, крупный породистый нос, подбородок с глубокой ямочкой. Она постаралась взглянуть на него по-новому, впервые обратив внимание — или впервые признавшись себе в этом — на его ввалившиеся щеки, усталое, затравленное выражение глаз; на то, как он время от времени массирует левую руку, как щадит ее. Но Харпер поспешила загнать поглубже свою интуицию — она была еще не готова признать горькую правду.