— А что ты скажешь насчет удивительного совпадения? — как ни в чем не бывало продолжала она. — Ты подходишь к Софии именно в тот момент, когда она стоит перед той самой картиной…
— Какое к черту совпадение? — раздраженно отрезал Шторм. — Я следил за ней. При чем здесь совпадение?
— Да уж, она сделала все, чтобы убедить тебя в этом. Никакого совпадения нет, говорит она — и именно в этот момент дотрагивается до броши. Что, если причина, по которой она уронила бокал, когда ты читал «Черную Энни», причина, по которой она расстроилась, когда стояла перед той картиной, и причина, по которой она думает о самоубийстве…
— Харпер, ради Бога! С чего ты взяла, что она думает о самоубийстве?
— …что, если все это каким-то образом связано с обстоятельствами смерти ее матери?
— Ты меня с ума сведешь, — сказал Шторм, переходя от одной фотографии к другой. — Она случайно уронила бокал. В картине случайно обнаружилось сюжетное сходство с историей Черной Энни. Здесь нет никакого совпадения. Скорее всего совпадений вообще не существует. Я где-то читал об этом. Чистая математика — события случаются одновременно, и все начинают усматривать в этом некий смысл, которого нет и в помине… Послушай, а кто такой этот Яго?
— Ага! — воскликнула Харпер.
Шторм остановился как вкопанный перед фотографией, висевшей прямо под светильником. На ней была запечатлена сцена пожара. На лице Шторма играли огненные блики.
Харпер, словно согнувшаяся под мрачными каменными сводами, подошла поближе. Коротышка Йорг замешкался сзади; он отчаянно жестикулировал, пытаясь привлечь внимание гостей к стоявшему в алькове пюпитру.
— Я пригласила тебя сюда, в частности, затем, чтобы ты увидел это, — сказала Харпер.
Из-за многократного увеличения черно-белое изображение было нечетким. Крупнозернистая печать плюс дым, заволакивавший передний план, создавали поэтическую иллюзию нереальности происходящего. Во всяком случае, у Харпер, когда она видела эту фотографию, неизменно возникало именно такое ощущение. Затвор фотокамеры щелкнул в тот момент, когда огонь, охвативший поселение, превратился в огромный всепожирающий костер. Небо было затянуто густым, черным дымом. От деревянных лачуг остались одни обгоревшие остовы. И посреди этого ада одна-единственная живая, мятущаяся душа — тщедушная женщина, прижимающая к груди какой-то сверток; обезумевшая от ужаса, она бежит к деревянным воротам в надежде обрести спасение.
Подпись под фотографией, которую любезно прочел им Йорг, гласила:
Женщина — последовательница пресловутого святого Яго — с ребенком спасается от пожара, уничтожившего поселок сектантов в джунглях на северо-востоке Аргентины. Предположительно, в огне сгорели сто тридцать три человека, из них сорок четыре — дети. Отцом большинства детей, возможно, являлся сам Яго. Кроме этой фотографии, нет никаких свидетельств, которые подтверждали бы, что данное событие действительно имело место. Судьба оставшейся в живых женщины неизвестна. (Кат. № 44)
— Это же… — пробормотал Шторм.
— Верно, — сказала Харпер.
Шторм ткнул в фотографию пальцем, указывая на поперечную балку ворот, в проеме которых угадывалась женская фигура. На деревянной балке был знак, едва различимый из-за дыма и плохого качества печати: что-то вроде восьмерки, заключенной в подкову.
— Как на ее броши, — затаив дыхание, промолвил Шторм.
— Точно.
Шторм вполголоса чертыхнулся:
— В чем ты хочешь меня убедить? В том, что эта фотография имеет какое-то отношение к Софии, ее матери и всему остальному?
— Я лишь пытаюсь сказать, что этого нельзя исключать.
Он свирепо воззрился на нее:
— Ну, положим. И все-таки, кто такой этот Яго, чтоб его?..
Харпер оживилась — ее глаза заблестели, дрогнули уголки тонких бледных губ. Казалось, даже голос ее — сухой, чуть надтреснутый — больше всего подходил для размеренного, неспешного монолога.
— Звали его Якоб Хоуп — во всяком случае, так говорил он сам. О нем практически ничего не известно. Скорее всего он был англичанин; много путешествовал: Европа, Африка, Америка, Ближний Восток. Впервые он заявил о себе лет тридцать назад. Бродяга, он странствовал с себе подобными. Все они принадлежали к новому поколению бродяг — в то время таких хватало. — Харпер, не переставая помахивать тростью, задумчиво потупила взор. — Хоуп постоянно твердил, будто он обладает магической силой. Будто способен предсказывать будущее и исцелять. Будто ему известна тайна вечной жизни. Он обещал бессмертие всякому, кто поверит в него и последует за ним. И за ним следовали… Главным образом женщины… В нем было что-то… чувственное, их притягивало к нему, точно магнитом… Молодые женщины, девушки, сбежавшие из дома — многие сидели на наркотиках, многие просто не знали, куда себя деть, — они становились его наложницами, с готовностью вверяли ему свои тела и души, рожали от него детей. — Она подняла голову. — Но этим дело не ограничилось. Его притязания простирались все дальше: его идеи становились все более грандиозными — и все более сумасбродными. Он объявил себя пророком, святым, сыном Божьим. Наконец, четверть века назад, святой Яго — к тому времени Якоб переделал свое имя на испанский манер[26] — вместе со своими последователями покинул Англию. Ему удалось внушить своим ученикам, что их исход — пролог к вселенской катастрофе, пролог конца света, после которого он будет увенчан в Царствии Небесном, а они станут его верными апостолами. Так или иначе, но они последовали за ним. Они проделали долгий путь — Испания, Западная Африка — и наконец оказались в Латинской Америке. Там, в джунглях на плато Парана, святой Яго организовал поселение — там они должны были ожидать конца света.