Прошло еще несколько минут, и Шторм беспокойно заерзал на стуле.
— Ну хорошо, — сказал он. — Давай-ка прокрутим все заново.
Харпер, погруженная в мрачные думы, тяжело вздохнула и, краем глаза продолжая следить за подозрительным типом со шрамом, сказала:
— «Замок алхимика» был опубликован в Германии примерно в тысяча семьсот девяносто восьмом году, то есть на сто лет раньше, чем в Англии увидела свет история Черной Энни. Когда я предположила, что между Черной Энни и привидением Белхемского аббатства существует связь, Йорг вспомнил о немецком источнике. Он наткнулся на манускрипт в одном частном собрании в Дрездене. В Дрездене, чувствуешь? Коллекционер приписывал авторство некоему Гансу Баумгартену; последний вращался в том же художественном кругу, что и Рейнхарт. Баумгартен записал историю об алхимике в Дрездене. В том же месте и в то же время Рейнхарт создает свой триптих, первой частью которого являются пресловутые «Волхвы».
— Ну ладно, допустим, — перебил ее Шторм, продолжая массировать левую руку. — Хотя все это выглядит тем более невероятным и фантастичным, что между «Замком алхимика» и «Волхвами» решительно нет ничего общего.
— Это точно, — усмехнулась Харпер. — Мрачные фигуры волхвов в балахонах с капюшонами, надвинутыми на глаза, если с чем-то и ассоциируются, так только с историей Черной Энни. Зато в «Черной Энни» — с ее безвинно убиенным младенцем и повторяющимися душераздирающими звуками — явно прослеживается параллель с «Замком алхимика». Сам собой напрашивается вопрос: а не имеют ли все три произведения один, более ранний источник?
— Ты хочешь сказать, что картина, которую я видел в аукционном доме, и история Черной Энни основаны на одном и том же сюжете?
— По крайней мере именно на эту мысль наводит чтение «Замка алхимика».
Шторм на минуту задумался.
— Но в таком случае я был прав, — промолвил он, по-прежнему потирая руку. — Картина, выставленная в галерее «Сотбис», напоминает историю Черной Энни. А весь этот треп про немецких романтиков и английскую мистическую литературу…
— Любопытен, — продолжила Харпер, — но не актуален.
— Будь я неладен, — пробормотал Шторм. — К чему ты клонишь? К тому, что София, возможно, хотела сбить меня со следа? Но зачем? — И, не дожидаясь ответа, продолжал рассуждать вслух: — Что, если и «Черная Энни», и «Волхвы», и «Замок алхимика» — что, если все это каким-то образом связано с привидением, которое обитает в доме Софии? Тогда понятно, почему, когда я читал, она уронила бокал.
— Угу, — протянула Харпер.
— И все вместе, видимо, имеет какое-то отношение к этому фанатику, святому Яго.
— Твое умение постигать скрытый смысл вещей достойно восхищения.
— При чем здесь мое умение… Слушай, я балдею, когда ты так говоришь, честное слово. — Шторм невесело хмыкнул. — Только постигаю я совсем другое, а именно: ты пытаешься убедить меня, что София в опасности, и виной тому прохиндей, которого уже нет в живых, и некто в надвинутом на лоб капюшоне, который ходит по коридорам, стучит по стенам и которому больше двух веков от роду.
— Ты же сам охотишься за привидениями, — сухо ответила Харпер. — За этим ты сюда и приехал. — Наконец, плюнув на головореза на углу, плюнув на все свои страхи и дурные предчувствия, она повернула голову и пристально посмотрела на Шторма. Когда их взгляды встретились, Шторм понял, о чем она думает, и сокрушенно вздохнул. Ломать комедию больше не имело смысла.
Он вяло улыбнулся:
— Эй!
— Мой юный друг, признайся, ты умираешь? — спросила Харпер Олбрайт.
Она чувствовала, что цепенеет, словно огромная тяжесть внезапно прижала ее к земле, лишив возможности дышать. Руки Шторма теперь безжизненно лежали на столе.
— Да, спутница моя, — сказал он. — Похоже на то.
Харпер оставила свою трость в углу у камина, поэтому теперь машинально вцепилась в спинку соседнего стула. Снова эта разрывающая душу жалость. Сколько раз она испытывала нечто подобное!