И он действительно ушел — вернее, сбежал от нее в зимнюю ночь. Харпер провожала его взглядом, полным печали и тревоги.
Ей предстояло пережить еще несколько неприятных минут. Как только Шторм вышел на середину узенькой улочки, стоявший на углу громила отшвырнул в сторону окурок и расправил плечи. В следующий момент из лежащей у стен домов тьмы соткались две рослые фигуры, которые начали приближаться к Шторму. Харпер похолодела. Шторм понуро побрел за угол. Человек со шрамом молча кивнул своим напарникам.
Те послушно ретировались и снова отступили в тень. Шторм прошел мимо, даже не заметив их.
Харпер испустила вздох облегчения. События развивались так, как она и предполагала. Своим чередом. Какую бы мистическую роль ни сыграло появление на сцене Шторма — и какую бы роль ни предстояло в дальнейшем сыграть ему самому, — это была не его битва. Ее.
И охота велась за ней.
3
Осада продолжалась.
Громила со шрамом на время оставил свой пост, но его сменил другой — настоящий монстр с квадратной челюстью и руками гориллы. Харпер позвоночником чувствовала, что где-то неподалеку несут свою вахту его приятели. Похоже, ей все же придется вызвать подкрепление.
Дважды она пробовала дозвониться из автомата в глубине бара Бернарду, но оба раза безуспешно. Разыскать его в такое время было практически невозможно. Бернард жил напротив офиса, в ее доме, но, как правило, появлялся там уже засветло. Ночи, судя по всему, он проводил, переходя из одного злачного заведения в другое, в бесконечных пьяных оргиях, представить которые Харпер, к счастью, было не под силу. На всякий случай — вдруг он решит позвонить — Харпер оставила сообщение на его автоответчике. Однако это была машина, а Харпер всегда оставалась самой собой, поэтому у нее не было полной уверенности, что Бернард услышит ее призыв.
Она вернулась к камину. Села за столик, обхватив ладонями пинту теплого «Гиннесса». Нервно раскурила остывшую трубку и положила ее на скатерть рядом с широкополой шляпой. В душе она все еще надеялась, что помощь — какая-нибудь — не заставит себя ждать.
Ближе к одиннадцати два пожилых джентльмена у стойки суетливо засобирались и двинулись к выходу. Теперь, кроме нее, в пабе остался только бармен. Роберт. Приятный малый — худощавый, в пестрой рубашке, стриженные ежиком волосы цвета спелой пшеницы, в одном ухе сверкает серьга с нефритом. Но она не могла подвергнуть его такому риску. Выбора не было, оставалось одно — звонить в полицию.
— Телефон не работает, — сказал Роберт, заметив движение посетительницы. Телефонная трубка не подавала признаков жизни, и Харпер почувствовала во рту кислый привкус страха. — Минут двадцать как отключили.
— У тебя есть служебный?
— Тоже не работает. Чудно, верно? — Бармен пожал плечами, рассеянно перелистывая страницы какого-то журнала. — На ближайшем углу есть еще один таксофон, можете позвонить оттуда.
— Ничего, — сказала Харпер, — все в порядке.
— Кстати, — заметил Роберт. — Мы через десять минут закрываемся.
— Я только допью пиво.
Харпер выглянула в окно. Верзила со шрамом снова занял свой пост на углу. Вот он поднял руку и затянулся сигаретой. Он все больше наглел и уже не отводил глаза, когда она смотрела на него, а его обезображенные шрамом губы растягивались в презрительной ухмылке.
Харпер отвернулась от окна и проковыляла к столику у камина.
Неумолимо текли последние минуты. Она сидела, склонившись над стаканом портера, и размышляла. Наверное, ей не следовало отпускать Шторма. Если бы она попросила его остаться, он бы остался. Он был бы рад помочь ей. У него хватило бы мужества — она не сомневалась.
Но не его это было дело — не его роль. Несмотря на все эти разговоры о привидениях и призраках, он оставался типичным представителем своего поколения со всеми его предрассудками и предубеждениями. Психология, наука, материализм. Он мыслил категориями своего века. Нет. Это было бы неправильно — она не могла брать грех на душу, не могла позволить себе надеяться, что он поможет ей сокрушить врага, сущность которого он не в силах постичь. Бремя потустороннего — это ее удел.
Харпер принадлежала к числу тех немногих, кто посвятил себя изучению природы чуда. Остальные быстро становились скептиками; у них появлялись кредо, науки, религии; теории и философия, политика, наконец. Они имели свою точку зрения. У Харпер было лишь одно — долгое, томительное путешествие в потемках и тянувшийся сзади многозначительный след. И если это конец — если помощь не подоспеет, а бармен скажет: «Пора!» — и укажет ей на дверь, — она выйдет на улицу, как обычно, пребывая в темноте и неведении. Она была готова к такому исходу. Потому что неведение было ее натурой, ее жизненным кредо, главным правилом игры, в которую она играла. Бремя потустороннего — это ее удел.