Аарон вздохнул, глядя на безмятежно лежащего священника. «Хорошо, что спит», — отметил про себя врачеватель. Так, когда больной лежит смирно и не дергается, кудесить гораздо проще. Аарон глубоко вздохнул и приступил к исцелению. Он взял священника за руку и закрыл глаза, представляя внутреннему взору чужой организм. Целитель проник внутрь умирающего тела, а проникнув, стал выжигать заразу всеми имеющимися в арсенале силами. Принятый больным за миг до магических пасов эликсир выполнял львиную долю работы, сделал тяжкий труд целителя несравнимо проще. Всего за несколько минут Аарон уничтожил почти всю заразу в теле священника, но доделать начатое не сумел — не хватило сил. Он и так совершил почти невозможное…
Всю ночь целитель провел у постели больного, аккуратно менял ему примочки, поил эликсирами и снадобьями. Эстерец, несмотря на видимую немощность, оказался весьма крепким малым и уже к утру открыл глаза.
— Как самочувствие? — устало спросил Аарон.
— Не знаю, как тебе это удалось, сын мой, — заговорил священник слабым, измученным голосом, — черная смерть вышла из моего тела, не оставив и следа. Это не иначе — магия…
— Так и есть, — улыбнулся Аарон. — Я — Целитель. Но речь не обо мне. Кто ты? Зачем пришел сюда? Что заставило тебя пойти на верную гибель?
— Я отец Манистье из григорианского ордена пресвятого Эстера. Пришел молить о том, чтобы вы пропустили женщин и детей, — несмотря на слабость, священник говорил уверенно, твердо. Чувство тревоги и негаснущая надежда отчетливо звучали в его голосе. Больной был готов на все, лишь бы его призывы были услышаны. — Мужчины не просят милости и готовы умереть от мечей неупокоенных, но хотят быть уверены, что их женам, матерям и детям не угрожает гибель. «Пощады и милости» — вот, что я хотел донести до ушей коменданта.
— Боюсь, тебе не удастся его убедить, — покачал головой Аарон. — Мне с трудом удалось выторговать у него твою жизнь. Чтобы спасти остальных, не хватит даже моего слова, не говоря уже о твоем.
— Неужели комендант настолько черств и беспощаден, что его не тронут слезы умирающих младенцев?
— Для него это ничтожно мало. И даже если все эти дети будут умирать на его глазах, Марка не смилостивиться. Ты зря пришел, падре.
— Нет, не зря, — сказал Манистье, ложа руку на плечо Аарону. — Ведь в мире нет ничего невозможного. Не доказал ли ты этого, избавив меня от смерти?
— Быть может, — вставая, чтобы избавиться от застывшей на его плече руки иноверца, ответил целитель. — Но есть вещи, перед которыми люди бессильны.
— Есть вещи, в которых бессильны даже боги. Иначе не было бы ни чумы, ни Хельхейма. Но вера… вера совершает невозможное — исцеляет и дарит жизни. Не тебе ли это знать?
— Я расскажу тебе о прорицательнице и о том, почему я здесь, — вместо ответа сказал Аарон. — И тогда ты поймешь все. Но прежде я хочу услышать о том, что происходит по ту сторону Смерти.
— Там, за рекой, мир, где люди не дороже скота, а временами — не умнее, — не задумываясь, начал Манистье. — Их растят, как животину, как стадо, чтобы потом сделать раба из тела и узника из души. Там нет могил, хотя вокруг — кладбище. Там нет радости, одна лишь — тоска. Там нет жизни, но есть живые. Там… царство Хель.
— Мы это исправим. Спасем людей, а мертвое царство разрушим, — заверил Аарон, сам не зная, как будет выполнять данное слово, но в душе надеясь на удачный исход, а умом понимая, что истинная вера исцеляет любые раны. Даже те, которые появились на теле мира.
Глава 1
По пути Бессмертия
Догматы утверждают, что имеет он два естества: божественное и человеческое, которые соединены «неслитно и неизменно, нераздельно и неразлучно». К обоим естествам относится понятие рожден, и к каждому из естеств применимо тождество: рожденное по естеству — одинаковое по природе с родившим.
С первого взгляда этого не разглядеть, но, если присмотреться, то становится видно, как в его изумрудно-зеленых зрачках яростно пляшет дикий огонь. Сейчас в огне его глаз горели тонкие минареты башен, устремившиеся к угрюмым тучам; полыхали мрачные высокие стены, изваянные из почерневшего камня; трещал в пламени крепкий подъемный мост, сбитый из грубо обтесанных дубовых бревен; накалялись в огненном пылу донжоны, местами вынырнувшие из-за фортификаций и показывающие свои увенчанные зубчатыми коронами головы. В зрачках его отразились высокие, окаймленные инеем скалы, равнина, занесенная снегом, и голые, укрытые белым покрывалом, деревья, редколесьем раскинувшиеся под Лысой горой.