Он был весь забрызган какой-то жидкостью. В одном месте, по соседству с темным пятном, оставшимся на пыльной поверхности то ли от лежавшей кошки, то ли просто от небольшого свертка, растеклась мерзкого вида лужица, не более трех дюймов диаметром. Направив на стол фонарик, я пытался понять, как туда могла попасть жидкость, затем перевел луч на потолок, предположив, что он, возможно, прохудился, но тут же вспомнил, что со времени моего предыдущего прихода сюда дождя не было. Обмакнув указательный палец в лужицу, я поднес к нему фонарик. Жидкость оказалась красной, и я мгновенно понял, что это кровь. Как она попала сюда? Об этом я не осмеливался думать.
И все же разные предположения вне всякой логики, одно мрачнее другого, лезли мне в голову. Прихватив с собой несколько книг в кожаных переплетах и рукопись, я заторопился прочь из этой зловещей комнаты и перевел дух, лишь оказавшись в менее романтической обстановке, где углы были углами, а не таинственными конфигурациями, как бы заимствованными из других, неведомых человечеству измерений. Прижав к груди взятые книги, я поспешно, с тяжелым ощущением невольной вины, прошел в свои покои.
Раскрыв книги, я с ужасом убедился, что знаю их содержание, хотя могу поклясться, что никогда не видел их прежде и даже не слышал в ту пору о существовании таких трудов, как «Молот ведьм» или «О демоническом» Синистрари. Они были посвящены магии и колдовству, в них приводились разные заклинания и магические формулы, рассказывалось, как можно с помощью огня уничтожить ведьм и колдунов, говорилось об их излюбленных способах передвижения… «Прельщенные призрачными видениями демонов, они с легкостью перемещаются в ночном пространстве, путешествуя, как они сами, кстати, свидетельствуют, на некоторых животных… или сами по себе, выходя из помещения через специально предназначенные для этого отверстия. Сам Сатана прельщает во сне ум того, кого избрал, используя для искушения окольные пути… Они берут мазь, изготовленную ими по дьявольскому рецепту на крови убиенных младенцев, обмазывают ею стул или метлу, а затем, усевшись поудобнее, тут же взмывают ввысь, будь то день или ночь. По своему желанию они могут быть видимыми или невидимыми…» Отложив это чтение, я потянулся за книгой Синистрари.
Здесь подробно говорилось о том, что колдуны и ведьмы должны через определенные промежутки времени совершать ритуальные убийства детей или другие акты кровавого насилия. В переводе с латыни это звучало буквально так: «Они обещают дьяволу совершать в установленное время жертвоприношения; каждые пятнадцать дней или по крайности каждый месяц убивать или отравлять ядом человеческое дитя, а также еженедельно творить какое-нибудь другое зло на погибель рода человеческого, навлекать на людей град, бурю, пожары, падёж скота…» Это чтение пробудило во мне острую, мучительную тревогу, передать которую слова бессильны. Я машинально перебирал остальные книги, среди которых были «Жития магов» Эвнапиуса, «О природе демонов» Анания, «Полет Сатаны» Стампы, «Слово о колдунах» Буже, а также рукопись некоего сочинения Олауса Магнуса в черном переплете из гладкой кожи, в которой я не сразу распознал человеческую.
Само присутствие в доме подобных книг свидетельствовало о повышенном интересе его хозяина к колдовству и магии и во многом объясняло живучесть предрассудков среди местного люда по отношению к моему прадеду. Но кто мог знать об этих книгах? Единицы. Значит, было что-то еще? Что же? Найденные в стене под тайником кости неопровержимо доказывали, что между усадьбой и загадочными исчезновениями детей существует какая-то зловещая связь. Впрочем, кроме меня, о находке никто не знает. Нет, видимо, в жизни прадеда помимо затворничества и скаредности было что-то еще, что вызывало у соседей такие страшные предположения. Ключ к этой загадке не найти в потайной комнате, но вот в старых подшивках «Уилбремских ведомостей», хранившихся в публичной библиотеке, он мог и отыскаться.
Полчаса спустя я уже сидел в книгохранилище, листая пожелтевшие от времени страницы. Это занятие могло затянуться, ведь я просматривал газеты без всякой системы, номер за номером, изучая все экземпляры, вышедшие в последние годы жизни моего прадеда. Я мог вообще ничего не найти, хотя некоторую надежду давала менее ревностная в те времена защита прав личности, позволявшая прессе публиковать все подряд, любые сомнительные материалы. Так минул час, а я все еще не встретил ни единого упоминания об Асафе Пибоди, хотя нашел и внимательно прочитал несколько заметок о случаях нападения на людей, чаще детей, в непосредственной близости от усадьбы Пибоди. Потерпевшие единодушно утверждали, что стали жертвой некоего «большого черного зверя», который, по их словам, легко менял свои размеры — «то был величиною с кошку, а то — со льва». Такие заявления объяснялись, конечно же, разыгравшимся воображением жертв, в основном детей до десяти лет, которые сумели убежать от преследователя, отделавшись ранами и укусами. Меньше повезло малышам: за 1905 год несколько младенцев исчезло бесследно. Но имя прадеда никак не связывалось с этими жуткими событиями и вообще не возникало на страницах вплоть до года его кончины.
Только тогда корреспондент «Уилбремских ведомостей» обнародовал местные домыслы об Асафе Пибоди. «Скончался Асаф Пибоди, — писал он. — Его будут долго помнить. Многие приписывали ему способности, коими в давние времена обладали значительно чаще, тем теперь. Известно, что во время знаменитых салемских процессов был осужден некий Пибоди. И сам Джедедийя Пибоди приехал в наши места из Салема, а затем выстроил себе близ Уилбрема дом. Предрассудки очень живучи, и в них обычно отсутствует логика. Со времени кончины Асафа Пибоди никто больше не видел черного кота, но это всего лишь чистейшей воды совпадение. И уж совсем нелепы слухи, что гроб не открывали для прощания по причине жуткого вида усопшего и необычности погребального ритуала. К слову, досужие кумушки уверяют, что колдунов и ведьм следует хоронить лицом вниз и ни в коем случае не переворачивать. В крайнем случае их останки нужно сжечь…»
В такой вот странной манере, с явным подтекстом была написана вся статья. Мне же она открыла, к сожалению, даже больше, чем я предполагал. На кота моего прадеда смотрели как на его помощника в черных делах: существовало ведь поверье, что ведьмы и колдуны имеют в своем распоряжении личных демонов, способных принимать любое обличье. Фермеры, конечно же, склонны были в этом случае видеть демона и в обычном домашнем животном, просто очень привязанном к своему одинокому хозяину и никогда не покидавшем его. В моих снах они, кстати, тоже были неразлучны. Несравненно больше насторожили меня слова, относящиеся к особенностям погребения прадеда. Уж кто-кто, а я-то знал, что Асафа Пибоди действительно похоронили лицом вниз. И более того — знал, что теперь он против всех правил перевернут навзничь. Я всерьез начал подозревать, что кроме меня в доме живет еще кто-то, он проникает в мои сны, бродит по окрестностям, летает!
В эту ночь мне снова привиделись сны, сопровождаемые громкими слуховыми эффектами, как если бы на меня изливалась какофония звуков из других миров. В них вновь явился ко мне прадед, творя опять какое-то зло, но в этот раз его хвостатый компаньон порой останавливался и смотрел на меня с торжествующей злобной издевкой. Я видел, как старец в конусообразной шляпе и длинном черном балахоне, показавшись со стороны леса и войдя в незнакомый мне дом через стену, очутился сразу в темной пустой комнате с черным алтарем, перед которым дожидался жертвоприношения Черный Человек. Зрелище было тяжким, но согласно тайным законам сна я был обязан смотреть на это дьявольское деяние. В другом сне я снова увидел прадеда, кота и Черного Человека, на этот раз далеко от Уилбрема, в густом лесу; они стояли среди толпы, собравшейся перед воздвигнутым на поляне алтарем, чтобы отслужить Черную Мессу, а затем предаться диким оргиям. Эти видения были достаточно четкими, но другие казались вырванными из бездонной сумеречной пропасти, полной непривычных цветовых сочетаний и звуковых диссонансов. Земное тяготение, видимо, отсутствовало в этих никому не ведомых мирах, а я обретал там несвойственные мне наяву измерения. Так, я внимал леденящим кровь песнопениям Черного Человека, предсмертным крикам погибающего ребенка, нестройным звукам свирели, извращенным молитвам странной паствы, животным воплям участников оргии. Всё это отчетливо звучало в моих ушах, хотя сами картины я мог и не видеть. Иногда в мои сны вторгались обрывки разговоров или отдельные фразы, производившие на меня крайне тягостное впечатление; несмотря на всю бессмысленность, они тоской ложились на сердце.