Кстати, к первый в Норвегии университет, основанный в 1811 году, тоже неподалёку. Одно его здание — с тяжёлыми колоннами, с латинскими надписями на потемневших от времени стенах — внушает уважение. Город 1048 года рождения тщательно бережёт свои многочисленные памятники старины и в то же время радует архитектурными новинками. Норвежские зодчие нашли удивительно приятный стиль: современные дома то ли спроектированы, то ли размещены так умело, что сочетание сверхнового со старым создаёт на редкость милую глазу картину. Здания из стекла и бетона не смотрятся на фоне древних дворцов, как мальчики в джинсиках в компании с воинами-викингами.
Мальчиков и девочек в джинсиках можно увидеть в больших количествах рядом, на большой горе в двух шагах от центра.
— Лучше вам там не появляться, — посоветовали знакомые норвежцы. — Мы теперь и сами обходим её стороной.
Раньше, чтобы сократить дорогу, мы шли через горку напрямик. Захотели сэкономить время и сейчас. Одного посещения оказалось достаточно… Молодые ребята с тоскливым бессмыслием собираются в кучки. Тихие разговоры, перешёптывания, блуждающие улыбки на усталых, измученных лицах. И вдруг взрыв: крики, громкие ссоры, приставания к прохожим.
Я думал — сборище каких-то странных алкоголиков. Хуже: буянят юные наркоманы. Явление для Норвегии небывалое. Чужая, неизвестная болезнь завезена из далёких и не очень далёких стран. Как бы то ни было, микроб распространённого на Западе недуга поразил и некогда стойких норвежцев. С ним борются, но он, ворвавшись в новые владения, сопротивляется.
Но отвлечёмся от грустных мыслей. Продолжим прогулку. Ходьба успокаивает. Улица выведет нас прямо к королевскому дворцу.
— Флаг над крышей поднят — король дома. Приспущен — значит, Улаф V покинул дворец, — объясняет Гончаренко.
У входа в особняк караул королевской гвардии. Рослые гвардейцы в расшитых позументами шинелях и высоких шляпах, вооружённые гремящими при малейшем движении ружьями, смотрятся, согласитесь, несколько необычно. Но что делать — традиция. И конечно, развлечение для туристов, которых в Норвегии, особенно летом, бывает великое множество. Однако норвежцы знают: королевская власть, как и в Англии, чисто номинальна. Решения принимаются стортингом и премьер-министром.
Наших спортсменов в Норвегии помнят, любят и уважают. Давно не появлялись на льду «Бишлета» и Гришин, и Гончаренко, и Кудрявцев, а выйдут они на улицу, и сразу же вокруг собирается стайка любителей автографов. И на этой прогулке Гончаренко то и дело достаёт авторучку с золотым пером.
— Чтоб меня так в родном Харькове узнавали, — не перестаёт удивляться Олег Георгиевич.
Да что там сам Гончаренко. Однажды по туристической путёвке в Норвегию приехала жена Александра Алексеевна: интересно, где это выигрывал Олежка? Её узнали, приметили и замучили непривычными интервью и беседами. Фотографии миловидной и фотогеничной Шурочки замелькали в газетах. Домой в Москву она вернулась с окрепшим чувством уважения к спортивному прошлому мужа.
С прошлым сталкивался в Норвегии и я. Порой оно уводило далеко — во времена незнакомые и неведомые. В далёких тридцатых наша страна и вместе с ней её молодые спортсмены заново прорубали наглухо заколоченное дубовой древесиной окно в Европу. Добирались и до Норвегии. След пребывания показал старенький норвежец на встрече советских конькобежцев с активистами рабочего спортклуба Осло. Он с усилием выговорил несколько понятных мне слов: «Ленин, товарищ, Рот фронт» — и совершенно неожиданно «велосипед» и «ГТО». Мои познания в норвежском ограничились скромным «гусентак» (спасибо). Выручалочка английский оказался бесполезен, однако мы поняли друг друга. Эмалевый значок ГТО 1934 года II ступени был подарен ему в Осло русским пареньком-рабочим, который обставил всех норвежцев на велосипедных гонках. Он не снимал подарка с лацкана выходной куртки, а когда в 40-м нагрянули немцы, запрятал знак ГТО подальше. Значок пережил оккупацию и не затерялся, как бывает, в груде старых, отживших и отслуживших безделушек. Он вновь на пиджаке немолодого рабочего.
Старичок всё нервничал, что забыл фамилию русского: Юганов, Сариков, Калмыков? Нечто похожее. Расстроился и я. Журналистского поиска с непременным обнаружением, а затем и сведением двух друзей не наклёвывалось. Но было в этом значочке ГТО, который поглаживали подрагивающие заскорузлые пальцы, что-то такое чистое и трогательное, что запомнилось и выплеснулось сейчас, годы спустя, на страницы. Память жива, и время не полотёр-циклёвщик, бесследно и бесстрастно стирающий её зарубки своей рокочущей машиной.