Улица Фонарщиков. Верно, не зря, думаю я и усмехаюсь. Ещё светло и фонари, которые тут на каждом шагу, не горят, только поскрипывают на ветру - над входными дверями, кое-где над витринами, на углах домов. Раскачиваются на цепях, цепочках и кованых разнокалиберных подвесках, со стёклами выпуклыми, похожими на линзы - внутри таких фонарей язычок пламени кажется больше, чем он есть на самом деле; или простыми плоскими стёклышками, прозрачными, как льдинки.
- Зайдём? - предлагает Лена, указывая на лавку с тяжёлой дверью, в которой большое стекло заменяют восемь или десять маленьких, окантованных медью. - Ведь скучно, Близзард. Давно хотела завести себе чёртика - ну, знаешь, такого, в табакерке.
- Мистер Монфор? - я вопросительно поднимаю глаза на Эдварда, но он, видимо, чувствуя себя немного неловко за то, что я застала его около спортивной лавки, кивает и, придерживая тяжёлую дверь, пропускает нас вперёд.
Магазинчик приятных ненужностей. Дорогих безделушек, всяческих мелочей, сюрпризов, которые можно подарить на именины, рождение ребёнка и просто так. А можно невзначай купить, проходя мимо, поставить на камин, и горничная будет смахивать с безделки пыль, а у вас всего лишь появится повод наказать мерзавку, если она посмеет её уронить или передвинуть на дюйм левее. Волшебные вещицы далёких стран и времён, красиво расставленные на полках за витриной, освещённой несколькими фонарями, висящими в ряд, иногда собирают около стекла небольшую толпу, и тогда хозяин может быть уверен, что в этот день торговля будет успешной.
Какой таинственный полумрак. Так и хочется сразу перейти на шёпот: начинает казаться, что одно громко сказанное слово - и очарование сказки исчезнет, разлетевшись на осколки. И пахнет чем-то... ммм... приятным, но нездешним: смесь запаха времени с запахом волшебства... Пыль старого чердака родового поместья? Блёстки с рождественских игрушек, завёрнутых до следующего праздника в пожелтевшую вату? Солнце с клеверной поляны в Ирландии, из мест, где можно найти листок с четырьмя лепестками? Корица с печенья, которое пекла старая кухарка в день твоего рождения? Страницы книги со сказками, которую тебе читала в детстве кормилица на ночь, сидя у изголовья кровати?
Оказалось, да. Запахи стоят на полках, тщательно расфасованные по крошечным бутылочкам, закупоренным красным сургучом. А рядом - шкатулочки, где спрятаны звуки. Шелест леса, шёпот ночного дождя, грохот морского прибоя.
В Варшаве магазинчик с похожими чудесами принадлежал каким-то дальним родственникам Затопеча. Он находился на площади Свободы, и, чтобы попасть туда, надо было сказать слово "вечность", и это тогда казалось смешным. На площади всегда было полным-полно голубей, их постоянно кормила какая-то старуха, и я вспоминаю об этом только потому, что вижу фарфорового голубя - точь-в-точь как живого. Лена подходит к нему и берёт немного пшена, которое лежит рядом на маленьком подносе. Пшено барабанит по подносу, и тут же фарфоровый голубь оживает, вспархивает и садится на Ленину руку. Эдвард снимает запотевшие очки и подходит ближе, чтобы разглядеть.
- Какая прелесть! - Лена хохочет и любуется голубем, который, ничуть не смущаясь, клюёт пшено с ладони. - Правда, мистер Монфор?
Лена примирилась с Эдвардом в тот день, когда узнала, как он добровольно позволил уравнять себя и меня. С тех пор они безукоризненно вежливы друг с другом, тем более что один виток кровной мести всё же свершился; и я благодарна им обоим, что они решили быть выше того, чтобы продолжить эту глупую и никому не нужную вражду.
- Здесь полно безделушек. Выбери что-нибудь себе, Близзард, и будем считать, что это подарок от меня. Просто так или на Рождество, как хочешь, - предлагает Лена, касаясь пальцами моей руки.
- Эта паршивка разбила лунные часы, - смотрю на девчонку и с удовольствием вижу, что она вся сжимается, точно думает, что я расправлюсь с ней, не сходя с этого места. Может и так, только позже, дорогая, не сейчас, - мстительно думаю я.
- Ты, кажется, хотела завести привычку нюхать табак, - в шутку говорю Лене, - и заодно носить с собой это существо. Думаю, оно премерзкое.
- Ах, да, - она с сожалением сажает голубя на место и начинает озираться по сторонам.
В магазинчике почему-то никого нет. От скуки я начинаю оглядываться в поисках торговца, взгляд падает на прилавок, и я вижу там колоду карт Таро. Большие прямоугольники затейливо расписаны неизвестным умельцем, и рисунки настолько хороши, что прямо-таки завораживают. Всю колоду через стекло не посмотришь, видно только несколько карт, но довольно и этого. Высохший старик-отшельник в чёрной хламиде и с фонарём в руке, который он поднял над головой; искры света выхватывают из сумрака совсем мало, и вокруг царит зеленоватая мгла. Скелет-смерть с косой собирает урожай из человеческих тел, которые она связывает в сноп, как крестьянин пшеницу. Дама Кубков - подумать только! - в красном бархатном платье; она похожа на пани Зофью, оттуда, из далёкого карпатского детства. Мне уже страшно нравится эта карта, да и вся колода просто превосходна.
- Только посмотри, - прежде всего, я показываю на даму в красном, и Отшельник невыразимо хорош, и Смерть, конечно же... Создатель великий... нет, великолепно поистине всё, спору нет.
Не успевает Лена и слова сказать, как раздаётся звон колокольчика, и откуда-то из задних помещений магазина приходит торговец. Дама в красном так завораживает меня, что я не удерживаюсь и покупаю эту прелестную колоду, хотя, как гадать на Таро, я забыла давным-давно.
- Миссис Монфор, не пора ли домой? - спрашивает Эдвард, которому вся эта суета с покупками, верно, уже порядком надоела, но он и полусловом не позволяет себе показать этого.
- Будем считать, что я купила её из-за картинок, - со вздохом говорю я.
- Как гадать, ты вспомнишь, это не так уж и сложно, - безапелляционно заявляет Лена, и мы выходим на улицу Фонарщиков, на которую вместе со снегом начинает опускаться вечер.
Поздний обед проходит в молчании. За окном уже зеленоватые зимние сумерки, и на столе стоят канделябры со свечами, которые заполняют столовую неровным трепещущим светом.
Лена сидит напротив меня. Я любуюсь её худощавым лицом, чуть запавшими глазами, в которых периодически зажигается лихорадочный огонёк, особенно тогда, когда она, не отрываясь, смотрит в мои глаза.
Тишину нарушает стук упавшей вилки. Эдвард автоматически тянется, чтобы поднять её, но я предупреждающе ударяю кулаком о столешницу. Чёртов ленивый подменыш! Сколько ещё можно вдалбливать в их тупые головы правила этого дома? Мерзкие создания! Никакие наёмные воспитатели, которым ты платишь кучу золота, не заменят хорошей, качественной взбучки. Чёрная волна заполняет меня всю целиком и, наконец, выплёскивается, доставляя непередаваемое наслаждение. Ленивое создание верещит так, что слышно на другом конце поместья.
- Миссис Монфор, вилку, - напоминает супруг.
Я с сожалением останавливаюсь.
- Простите... хозяйка... - постанывает живучая тварь, ковыляя к злополучной вилке и заламывая руки.
- Заткнись, - рявкаю я. - Слушать тошно!
Эдвард не спеша протирает очки, разворачивает газету и углубляется в чтение. Я пытаюсь разглядеть дату, но пёстрая фотография на первой полосе не даёт мне этого сделать. Какой-то матч, я даже не знаю, по какому виду спорта. Сегодняшняя ли газета, или эти маленькие мерзавцы опять поленились доставить новую? Мне абсолютно наплевать на то, что печатают в прессе, и я не могу оценить, насколько свежа передовица. Однако Эдварду не нравится, когда ему мешают читать, и я откладываю расследование на потом. За окном падает снег. Лена со стуком отодвигает тарелку и встаёт.
- С вашего разрешения, мистер Монфор, - говорю я и тоже встаю.
Он пристально смотрит на меня из-за края газетного листа. Но ничего не говорит. Мы с Леной выходим из столовой и поднимаемся в мои комнаты.