Хейс. Молодая жена. Ужин при свечах. Поместье.
Фэрли. С тяжёлой роскошью обставленный кабинет. Какие-то служебные бумаги. Бокал вина в изящных пальцах. Канцелярия Круга.
Картер. Реторты, колбы и странного вида предметы. На столе вперемешку бумаги, какие-то металлические инструменты и тарелки с остывшим обедом. Башня Наук.
И ещё много, много лиц.
И те, кто интересует его больше всего.
Близзард. Верхняя юбка подоткнута, нижняя в тёмных брызгах. Рукава закатаны. В глазах - безумный блеск.
Легран. Такая же картина. Никто и не сомневался. Где?
Макрайан. Ссадины на костяшках пальцев. Окровавленные перстни, которые он вытирает носовым платком. Шотландия. Кастл Макрайан.
И змеятся на коже чёрные зигзаги "волчьего крюка", навечно вплавленные в плоть.
Всё, что ты хочешь, - наручники, сковывающие лучше любых кандалов и казематов. Дарующие власть, но отнимающие свободу.
Ах, да, самое главное. Монфор. Сидит у окна, на коленях свёрнутая газета. Трепещущее пламя свечи. За стеклом падает снег. Близзард-Холл.
Он тоже вряд ли откажется от того, чего хочет. Никто не откажется. А снег всё идёт...
Крючконосая старуха сидит и вертит в руках, похожих на виноградные плети, хрустальный шар. "...Раз после долгой зимы голодная стая затеет охоту. Но вырастет мальчик-пастух, отмеченный руной Победы на левой руке, и стадо волкам не отдаст - убьёт вожака. Мать принесёт его вместе с луною, войдёт что в земли тень, и будет он точно тогда же с той силой, что в десять раз больше обычной... Всего только часа не много - но и не мало, чтоб стяг водрузить с шкурой зверя, как руна о том говорит..." Старуха смеётся хриплым, каркающим смехом, как ворона, усевшаяся на кладбищенском вязе, - хрустальный шар выскальзывает из её пальцев и разбивается на тысячу осколков, сверкая искрами граней, и рассыпая белые крупинки... Вихрем взвивается метель и скрывает картинку за непроницаемой пеленой времени.
Фигура блекнет, становится почти прозрачной и вновь уходит в небытие. А в Зеркале Мира падает призрачный снег...
Он постарался нарушить одно из условий. Он отметил его совершенно другим, не простым знаком - как своего слугу, как раба. Связав волка "волчьим крюком". Но может ли быть, чтобы он не знал всей его силы?
Конечно, может. Потому что в этом подлунном заснеженном мире может быть всё, что угодно. Зачем превращать в потенциального врага человека, который может уничтожить его, если сделать неверный шаг? Особенно если неизвестно, какой шаг окажется неверным? Зачем создавать самому себе смертельного противника, когда можно создать союзника? И зачем рисковать всем, до конца не зная, что будет впереди и чем обернётся попытка уничтожить второго человека, возможно, обозначенного в проклятом Прорицании? Милорд ударяет кулаком по простой деревянной раме зеркала. Оно содрогается и отражает его самого: чёрные длинные волосы, стянутые сзади, и серо-голубые глаза... сейчас серо-голубые. Как когда-то, давным-давно. В те времена, когда самым серьёзным беспокойством было, как избежать головомойки у начальства и пригласить на свидание хорошенькую девушку. Почему его никто и никогда не спрашивал, чего хочет он сам, а не некто, заставляющий мир вертеться по туманным законам таких вот прорицаний и пророчеств? Не спрашивал, хочет ли он быть на этом месте, на котором кто-то, как оказалось, будет всегда? Чуть добрее, чуть злее или чуть равнодушнее. И теперь он даже, смешно подумать, немного завидует Монфору, потому что тот ничего не знает о Прорицании и пока не принимает участия в этой дурацкой игре, непонятно кем и когда начатой. Но, так или иначе, каждый из них сейчас на своём месте, и его задача сделать так, чтобы параллельные линии их жизней не пересеклись в какой-то роковой точке пространства-времени, ибо, чем это может закончиться, он и сам не знает.
Он дал ему всё: любовь, богатство и власть. Кто по доброй воле откажется от награды, ради которой преступил когда-то всё, во что верил? Произнеся вслух слова Клятвы, подставив руку под клеймо преступника, хотя преступником тогда не был? Добровольно признав его своим сюзереном?
Милорд ещё раз бросает взгляд в туманные глубины магического стекла. Близзард вытирает пальцы о юбку и убирает за ухо растрепавшиеся волосы. Леди Монфор хорошо держит лорда Монфора. Совершенно безумная усмешка, и взгляд - острый, как кинжал. Подвалы Кастл Макрайан - а вот это то, от чего не откажется она.
Гостиная Близзард-Холла. Он будет ждать её, даже когда свеча потухнет, и так и не попросит принести новую. Просто ждать, не играя ни в какие игры. Ведь он НЕ знает о Прорицании...
Долорес кажется, что она успела уже тысячу раз умереть в этой каменной келье, освещённой чадящим пламенем факелов, где ей велено покорно дожидаться хозяйку вместе с важным челядинцем миледи Легран.
Кастл Макрайан небогат на убранство: один голый камень и вереница чадящих факелов под потолком, над которыми по камню расползаются чёрные пятна копоти. Может быть, на других этажах всё выглядит иначе - Долорес не знает, да и знать не хочет. Будь бы её воля, она и близко не подошла бы к замку, не говоря уже о том, чтобы обследовать его, даже если б ей сказали, что полы там вымощены золотыми слитками и в окна вместо стёкол вставлено по огромному бриллианту.
Их оставляют в маленьком помещении, где холодно, как в могиле, - как, впрочем, и во всём замке. Но здесь, слава Создателю, хотя бы есть какое-то подобие лавки, и не придётся сидеть на корточках или вообще стоять: пол ледяной.
Карлик-подменыш Лены Легран не произносит ни слова. Долорес догадывается, что ему запрещено говорить без специального на то соизволения хозяйки. Но Долорес всё равно - сейчас она в любом случае не смогла бы говорить ни с кем и ни о чём, даже если бы захотела. Все её силы направлены на то, чтобы ничего не видеть, не слышать, и, по возможности, не дышать. Кроме того, она боится ненароком разозлить милорда Уолдена. Кто знает, как поступит тогда её хозяйка? Да и подменыш уже порядком растерял свою важность, и Долорес сомневается, что, даже захоти он ослушаться, смог бы сказать хоть слово.
Наконец, на лестнице, ведущей из подземелий, раздаются шаги, и Долорес, дрожа всем телом не столько от холода, сколько от страха, решается поднять взгляд.
Похоже, Близзард довольна. На её лице нет раздраженного выражения, которое очень беспокоит Долорес. Не очень-то хочется, чтобы тебя, за здорово живешь, угостили чем-нибудь малоприятным, особенно когда ты ничего такого не сделала.
Верхняя юбка Близзард подобрана и заткнута за пояс. Нижняя юбка сплошь в потёках и мокрых пятнах, словно кляксах, и пропиталась она далеко не водой, как догадывается Долорес. Близзард стягивает её вниз и бросает в угол, куда та падает с неприятным шлепком. "Как бельё в таз", - думает Долорес. "Я буду думать про бельё в тазу, всего лишь про бельё в тазу", - твердит она про себя, как мантру, напрасно стараясь не вдыхать насыщенный тяжёлым запахом металла воздух.
Лорд Уолден вытирает руки носовым платком, который быстро становится красным. Точнее, не руки, а перстни, старинные массивные перстни, которыми унизаны его пальцы. Костяшки пальцев содраны до крови, это видно даже при свете факелов. Он бросает скомканный платок в тот же угол, и тот падает поверх окровавленных тряпок легко и бесшумно, как осенний лист.
Леди Лена поправляет причёску. Потом она вспоминает, что с ней её слуга, кивком велит ему помочь, и присаживается на лавку. Подменыш несмело суетится вокруг, опасаясь мгновенного возмездия за неловкость, но она, видимо, устала, ей не до него, и тучи над головой неуклюжего прислужника расходятся.
Одежда у всех троих в беспорядке. Дорогая ткань помята, драгоценные меха торчат клочьями, местами слипнувшись с бурой массой. Рукава засучены. Долорес от страха буквально прирастает к тому месту, где стоит. Её внимание почему-то фокусируется на хозяйкиных пальцах - ухоженных тонких пальцах с поразительной красоты овальными длинными ногтями. Наверное, потому что они тоже испачканы красным, и, тем не менее, хозяйка закуривает сигарету, с наслаждением выпуская дым в потолок, - а Долорес думает, что её бы точно стошнило, если бы ей надо было подносить так близко к лицу окровавленные пальцы. Но это ведь она, а не хозяйка, которая курит и странно смотрит куда-то сквозь неё - точно Долорес стеклянная, - а взгляд её подёрнут пеленой. Долорес становится так страшно, что она едва не теряет сознание.