— В противоположной от гостиной, — ответила Джоди и переместилась ближе к блондинке.
— Ты можешь сказать, где они сейчас?
Показав рукой на противоположную стену, Джоди сказала:
— Там. Где-то за гостиной. Я думаю, они еще в доме.
— О боже, Джоди, у тебя такие шрамы… это… они… — перестав плакать, пробормотала блондинка. У нее затряслись губы, и она снова зарыдала.
— Тише, — ласково прошептала Джоди и, осторожно взяв подругу за подбородок, подняла ее голову. — Коррин, дорогая, не смотри на них.
Голос Джоди звучал на удивление спокойно, хотя Мэтт видел, как напряглись ее плечи. Упрямо сжав губы, она дернула за веревку, которой были связаны руки Коррин.
Мэтт снова с силой нажал на двери, а потом, согнув здоровую ногу, ударил по ним ботинком.
Коррин громко вскрикнула, а Джоди, сняв с вешалки куртку, скатала из нее валик и подложила под голову Лу.
— Скажи, Ханна, рана серьезная? — спросила Джоди и потрясла Ханну за плечо, заставив ту повернуться к ней. — Ханна, я спрашиваю, у Лу серьезная рана?
Ханна покачала головой, испуганно глядя на Джоди, и на ее глазах заблестели слезы.
— Я не знаю. Не знаю. Ее должен осмотреть врач. Ее нужно отвезти в больницу, — забормотала она.
Мэтт похолодел от ужаса. Нет, Луиза не умрет от потери крови. Он еще раз ударил ногой по двери, а потом толкнул ее рукой. Если бы с внутренней стороны были ручки, он мог бы просто сорвать двери с петель.
— Черт побери! — выругался он, проведя рукой по волосам. Повернувшись, он увидел испуганные глаза Джоди.
Она снова встала и, пошатываясь, подошла к железной перекладине с вешалками для одежды. Одежды, впрочем, было мало. Только несколько блузок и еще одна куртка. Сняв куртку с вешалки, Джоди укрыла ею Лу. Потом она взяла блузу и, сложив ее в комок, прижала к затылку Мэтта. Убрав руку, она посмотрела на блузу.
— Господи! — испуганно воскликнула она. На ткани была кровь. Джоди снова прижала ее к голове Мэтта, положив вторую руку ему на лоб, и зажмурила глаза.
Мэтт видел, как она борется с собой, пытаясь подавить волнение и страх. Ему хотелось прикоснуться к ней, погладить ее по руке. Словом, как-то подбодрить и успокоить ее. «Думаю, ей сейчас не нужны ни нежность, ни ласка», — подумал он. И потом, ничего утешительного он ей все равно сказать не сможет.
Джоди так сильно прижала руку к затылку Мэтта, что у него снова начала болеть голова. Он дотронулся до локтя Джоди, заставив ее ослабить давление.
— Все хорошо. Рана почти не болит.
Она открыла глаза. Они были большими, темными и полными слез. Джоди еще раз свернула блузу и приложила ее ко рту Мэтта. На ткани появилось еще одно красное пятно.
Мэтт улыбнулся.
— Он заплатит мне не только за эту царапину.
Джоди хотела что-то сказать, но Коррин опередила ее.
— Когда же приедет полиция? — спросила она, продолжая всхлипывать.
Все четыре женщины посмотрели на Мэтта. У них были бледные испуганные лица, но в глазах светилась надежда. Он понимал, что эта надежда сейчас погаснет.
— Полиция не приедет. Никто не знает о том, что здесь происходит.
— Никто? — спросила Коррин.
— Никто.
— У вас есть пистолет? — спросила она.
— Нет, у меня нет оружия.
— А рация есть?
— Нет.
— Нет? — взвизгнула Коррин. — Какой же вы тогда полицейский?
Мэтт сжал кулаки. Этот вопрос он сам задавал себе уже целых полгода.
— Я не полицейский, — сказал он.
— Что?
— Заткнись, Коррин, — сказала Джоди.
— Я думала, вы пришли сюда, чтобы спасти нас. И никто не знает о том, что здесь происходит? — воскликнула Коррин.
— Он ни в чем не виноват, — зашипела на нее Джоди.
Коррин обхватила руками плечи.
— Мы никогда отсюда не выберемся. Они изнасилуют нас, а потом убьют. И первой буду я.
Джоди присела на корточки. Казалось, она готова была броситься на Коррин.
— Замолчи, Коррин, — сказала она.
— Мы все…
— Заткнись! — крикнула Джоди, оглядывая комнату. — Мы не умрем. Мы обязательно выберемся отсюда и вернемся домой.
Коррин снова заплакала. Она громко всхлипывала, и слезы катились по ее щекам.
— Но… — пробормотала она.
— Никаких «но»! — крикнула Джоди, сверкнув глазами.
Никто больше не спорил с ней. Ее подруги смотрели на нее так, как евреи, наверное, смотрели на Моисея, когда тот заставил расступиться воды Красного моря, — с благоговейным ужасом, изумлением и надеждой.
А потом произошло нечто ужасное.