— Я…
От смущения Кайлар не находил нужных слов. Нанесенная Кьюр'келестосом рана на левой руке сильно кровоточила.
— Он говорит о проделанной тобой комбинации, — пояснил Фейр. Его глаза расширились от удивления. — Этот прием называется поворотом Гаруваши, и никому не по силам его повторить.
Кайлар снова принял боевую стойку. Страх ушел, а на его место пришло сознание собственного бессилия. Все старания ни к чему не привели. Он применил против полководца все искусство, которым владел, и лишь слегка его оцарапал.
— Никто меня не учил, — ответил он. — Просто по ходу поединка я понял, что нужно сделать именно так.
Гневное выражение исчезло с лица Лантано Гаруваши. Он был человеком внезапно нахлынувших страстей, непредсказуемым, неукротимым и очень опасным. Полководец вынул белый носовой платок, с благоговением вытер Небесный меч, очищая его от крови Кайлара, а потом вложил в ножны.
— Я не стану убивать тебя сегодня, досточтимый Кайлар, и да пребудет в мире твой клинок. Через десять лет ты достигнешь расцвета сил, и вот тогда мы встретимся в Эну и сразимся перед королевским двором. Такие мастера, как мы, заслуживают чести биться в присутствии менестрелей, прекрасных дев и менее искусных воинов. Если ты одержишь победу, можешь взять все, что мне принадлежит, в том числе и священный меч. А если удача улыбнется мне, ты ничего не теряешь, а лишь приобретаешь десять лет жизни и славы. Согласен? Десять лет все будут ждать этого события, о нем сложат легенды, которые станут передавать из поколения в поколение тысячу лет.
Действительно, через десять лет Кайлар будет находиться в расцвете сил, но Гаруваши не сказал, что к тому времени его лучшие годы останутся далеко позади. Сколько ему будет лет, сорок пять? Возможно, тогда Кайлар сравняется с ним в скорости, а у Гаруваши останется непревзойденная длина удара, и они оба наберутся еще больше опыта. И все же время играет на руку Кайлару, а не Гаруваши, и полководец делает ему бесценный подарок. Имеет ли для Волка значение, что Кайлар промедлит еще десять лет? Черт возьми, если Кайлар не свернет себе шею, то, возможно, и не встретится с Волком еще десять лет. С другой стороны, если он примет смерть от волшебного меча, то вообще уже никогда с ним не увидится.
— Скажи, если бы я что-то тебе пообещал, что бы ты предпочел: получить обещанное немедленно или ждать десять лет?
— Если поединок состоится сейчас, ты умрешь, а через десять лет у тебя появится шанс уцелеть.
Всего месяц назад Кайлар преследовал лишь одну цель: убедить Элену, что в восемнадцать лет уже пора расстаться с девственностью. Потом убили Джарла, который вез новость о том, что Логан Джайр угодил в ловушку и сидит в темнице собственного дворца. Клятва верности, принесенная живым и мертвым, поставила перед ним две новые цели, из-за которых пришлось пожертвовать первой. Несмотря на обещание всегда быть рядом, Элену пришлось оставить и идти на выручку Логану Джайру, а также отомстить за смерть Джарла, убив кьюрского короля-бога. За это пришлось заплатить немалую цену: Кайлар потерял руку, магические узы связали его с прекрасным созданием по имени Ви Совари, которое приносит одно несчастье. В довершение ко всему он дал клятву похитить меч Гаруваши.
Сейчас Кайларом владело лишь одно желание — убедиться, что его жертвы не пропали даром, а потом загладить вину перед Эленой.
Девушка вправе наказать его за неверность. Он ясно представил, как Элена с грустью в голосе говорит: «Клятва, которую сдерживаешь, только когда это удобно, и клятвой не считается».
— Я не могу отложить поединок, — обратился он к Гаруваши. — Прости.
— Дело чести? — пожал плечами Гаруваши. — Понимаю. Значит…
— Смотрите! — воскликнул Фейр, стремительно вскакивая с места.
Кайлар повернулся и увидел в десяти шагах от себя разверзшуюся в воздухе дыру, в которой полыхало пламя. А в лесу смеялся длинноносый, лопоухий вюрдмайстер.
8
— Давай сюда мочу. Ты не такой, как все, Недомерок, — заявил Хоппер, высокий, худой седоволосый старик евнух, обучавший Дориана, то есть Недомерка.
Евнух протянул ему ночной горшок.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Недомерок.
— Два горшка с дерьмом. — Хоппер протянул еще два ночных горшка, и Недомерок разделил мочу поровну и разлил по горшкам, а потом покрутил каждый в воздухе и вылил содержимое в огромный чан, стоявший на подставке, сплетенной из ивовых прутьев. — Одна порция мочи на каждые два горшка с дерьмом. Остальная моча расходится быстро. Горшки легкие. Если обнаружишь рвоту или понос, ополосни двумя порциями мочи. Никому неохота нюхать эту дрянь целый день.
Дориан решил, что так и не дождется ответа на свой вопрос, но, опустошив все горшки в глиняные чаны, которых сегодня оказалось шесть, что означало для Недомерка еще одну дополнительную ходку, Хоппер, немного помедлив, проговорил:
— Даже и не знаю. Посмотри, как прямо ты держишь спину, когда сидишь.
Выругавшись про себя, Дориан покорно ссутулился. Опять забыл, как нужно держаться в его положении. Тридцать два года он сидел прямо, с гордо поднятой головой, как и положено сыну короля, — сейчас эта привычка может сослужить дурную службу.
Конечно, Хоппер общается с ним больше остальных, но если старый евнух заметил его прямую спину, что произойдет, когда необычная осанка раба привлечет внимание Зурги, одного из надсмотрщиков, какого-нибудь майстера или этелинга? Из-за внешности, характерной для племени фейри, все старались держаться от него подальше. На Недомерка взваливали самую тяжелую и грязную работу и регулярно били за якобы совершенные проступки. Редко выдавалась ночь, когда от побоев не ныло все тело.
— Смотри сам не обмочись. Опять кто-то нарыгал. В толк не возьму, где это девицы умудряются раздобыть вина. — Хоппер поднял по очереди обутые в сандалии ноги и пошевелил большими пальцами. Кроме них, других пальцев на ступнях не осталось. Как-то раз его застигли за весьма неблаговидным занятием. Хоппер решил обучить танцам скучающих обитательниц гарема и отделался так легко только потому, что нравился Зурге, а во время танца он не прикасался к женщинам и не заводил с ними разговора. По словам самого Хоппера, других евнухов убивали и за куда менее серьезные провинности. — Прошло двадцать два года с тех пор, как меня некстати потянуло в танцы. Все это время я выношу ночные горшки и буду коротать с ними век до самой смерти. А теперь помоги мне разделаться с пустыми горшками. Надеюсь, ты помнишь процесс?
— Одной порцией чистой воды ополаскиваем десять горшков из-под мочи или четыре из-под дерьма.
— Ишь какой сообразительный! Помоги ополоснуть первые сорок штук, а потом можешь их уносить.
Они работали в полном молчании. Дориан так и не напал на след женщины, которая станет его женой. В Цитадели имелось два не сообщающихся между собой гарема, а несколько женщин вообще содержались отдельно. Недомерка приставили к обычному гарему.
Здесь жило более сотни жен и наложниц Гэрота Урсуула. Женами считали женщин, родивших сыновей, а наложницами — тех, которые родили девочек или вообще остались бесплодными, что рассматривалось как одно и то же. Если учесть, что Гэроту Урсуулу было около шестидесяти лет, его женщины поражали молодостью. О том, какая участь постигла старших жен, никто не упоминал.
Дориан испытывал странное чувство, находясь в гареме отца. Он наблюдал за неизвестной, очень личной стороной жизни человека, который во многом способствовал формированию его характера. Подобно большинству халидорцев, король отдавал предпочтение упитанным женщинам с пышными бедрами и ягодицами. У жителей севера пользовалась популярностью пословица: «Мужчине нужны лошади и невесты, на которых можно ездить верхом». Большинство публичных женщин были халидорками, но в гареме короля собрались девушки всех национальностей, за исключением фейри. Все они были красивы, с большими глазами и пухлыми чувственными губами, и, по словам Хоппера, король предпочитал делить с ними ложе, как только они созреют.
Жизнь в гареме имела мало общего с историями, которые рассказывают южане. Жизнь, полная роскоши и страшной скуки.
Каждый день, вынося горшки из комнат наложниц, Недомерок украдкой поглядывал на женщин. Первое, что бросалось в глаза, — они всегда были полностью одеты. Короля-бога в городе не было, и стремительно приближалась зима. Женщины знали, что их услуги в ближайшее время не потребуются, и некоторые перестали даже причесываться и переодеваться после сна. И все же они опасались общественного порицания, которое служило сдерживающей силой и не давало совсем опуститься.