Я закрыла лицо ладонями. В голове звенела пустота, будто заклятие Безмолвия проникло в сознание.
В «Истории ведьмовства» упоминались войны между простыми людьми и колдунами, но ничего не говорилось об её ужасах. Только сухие даты, без подробностей. Указы, директивы, новые законы. Но вникнуть в суть было слишком трудно. Они воспринимались как части истории. А ведь за ними немало слёз, крови и боли, длящейся веками… Пожалуй, у людей есть веские основания ненавидеть ведьм.
Неважно, кто начал. Взаимная ненависть уничтожала обе стороны: людскую и ведьмачью. Охотники и жертвы поменялись местами. Теперь невиновным приходилось расхлёбывать ту кашу, которую заварили далёкие предки.
— Не все ведьморожденные — мерзавцы, — глухо произнесла я. — И не все, кто родился со способностями, становятся убийцами…
— Знаю, — неожиданно тихо ответил Риваан. — Но тот, кто убивает, намерен обострить давнюю вражду между людьми и ведьморожденными.
Я удивлённо воззрилась на ведьмолова.
— Что ты имеешь в виду?
— Взрыв на вокзале, организованный «Десятым Кру́гом», и серийные убийства людей и ведьм — игра одного продуманного колдуна.
— А разве это не разные преступления?
Он прищурился и покачал головой.
— Ты слышала о «Теории относительного беспорядка»?
— «Разрозненные события, которые кажутся случайными, под определённым углом перестают быть таковыми и обретают смысл»?
— Именно. Убийца — не безумец, которого возбуждают случайные жертвы, а паук. Сидя в тёмном углу, он плетёт паутину и дёргает за ниточки. Его жертвы не более, чем способ оставить послание, как стихотворение.
Я нахмурилась. Кусочки мозаики никак не хотели складываться в моей голове в единую картину. Допустим, Риваан является сыном Мары-Справедливицы и тем самым богом Войны, о котором упоминают мифы и легенды Сараана. Но разве может бог Войны быть таким… таким очеловеченным, что ли? Иметь те же пороки, что и люди, испытывать эмоции и чувства, кроме желания уничтожать всех вокруг? И иметь слабости, подобно смертным? Чем он в таком случае отличается от них тогда? Разумеется, бессмертие не в счёт.
Похоже, на моём лице отразилось скептицизм, так как Риваан усмехнулся:
— Ты представляешь, как было бы скучно жить, если бы я знал всё наперёд?
— Может, уныло, зато спокойно, — фыркнула я. — Вот где прикажешь искать этого маньяка? Кто будет следующей жертвой?
«Найдёшь подсказку на береге речном», — зевая протянула Мира. — «А что если речной берег и Ярун-река — место, где казнили ведьморожденных?»
— А что, если Ярун-река — это и есть место из стихотворения?
Ведьмолов резко поднялся с кресла и направился к выходу из библиотеки. Я поспешила за ним, оставив на столе книги. Но куда уж мне угнаться за здоровым мужиком?
Стало обидно до слёз. Какого чёрта просить о помощи, чтобы потом оставить без объяснения? Гаденькое чувство — будто использовали и спрятали в дальний угол комода.
— Чёртов ведьмолов, — прошипела я, стараясь не обращать внимания на жгучую боль в ногах и пояснице.
Я толкнула входную дверь, и в лицо ударил раскалённый воздух. Всё-таки в закутке дяди Слава было куда намного прохладнее, чем улице.
Риваан придержал дверь и подхватил меня под руку, едва я ступила на гранитный порог. От неожиданности я чуть не выронила трость.
— Есть одна мысль, которую надо проверить, — проговорил ведьмолов. — Надеюсь, ты не откажешь мне помочь.
Глава 12. Антикварная лавка "Ларец прошлого"
Народная молва любит давать прозвища тем, кто периодически на слуху. Они бывают как нелепыми и глупыми, так и пугающими. Неважно преступник, законник или простой торговец с соседней улицы.
Иногда у людей бывает не в меру богатое воображение. К этому можно относиться по-разному. Можно посмеяться, бессильно беситься, а можно и использовать как зацепку. У всех прозвищ есть одно неоспоримое свойство: они выделяют самую яркую черту их обладателя.
Значит, Паук. Почему его окрестили Пауком? Что за качество есть у маньяка, за которое его так прозвали? Помнится, Агосто неумело пошутил, что убийцу правильнее было бы назвать Садовником из-за привычки оставлять цветы на местах преступлений. Но нет! С чем ещё связан преступник?
— Может, потому, что он вытягивает из жертв душу, как паук — соки из насекомых?
Риваан с удивлением посмотрел на сердито сопящую ведьму, которая одной рукой вцепилась в его локоть, а другой — тяжело опиралась на трость. Бледное лицо приобрело зеленоватый оттенок, а на висках проступили капли пота, — ещё немного, и Ладамира свалиться в обморок.
— Тебе сто́ит отправиться домой, — отозвался ведьмолов и поднял руку, чтобы остановить экипаж.
— Какой заботливый, — тихо усмехнулась ведьма и шумно вздохнула.
Риваан замер, забыв, зачем собирался остановить экипаж. В её голосе скользнула не привычная едкость и настороженность, а едва уловимая теплота с ноткой далёкой печали.
Ладамира же, словно устыдившись, отпустила локоть ведьмолова и поспешила в сторону Торговой улицы, насколько ей позволяли разболевшаяся спина и ноги.
Сквозь шум в сознание Риваана пробился сочувственный голос Душа: «Он тебе нравится, да? Иначе для чего терпеть?» Лада же предпочла промолчать. Словно отгородилась от внешнего мира высокой стеной, куда не пускала даже Душу. В ту секунду ведьмолову вдруг показалось, что сквозь городской зной повеяло прохладой осеннего леса.
— Куда едем, ваша благородь? — его окликнул небритый возница в видавшем виды сюртуке.
Риваан махнул рукой, отпуская экипаж, и быстро догнал Ладамиру.
— В старых энциклопедиях типа «Истории ведьмовства» упоминались случаи нападения одних ведьмаков на других, — проговорила Ладамира, глядя прямо перед собой. — Таким образом, те, кто обладал большей силой, поглощали в себя душу, а, значит, и способности других, чтобы увеличить своё влияние. Но такие случаи, как правило, были крайне редки и жестоко карались самими ведьморожденными, согласно «Внутреннему Кодексу о статусе и безопасности ведьм и колдунов». А ведьмаков, переступивших этот закон, называли «тарантулами». Дескать, они убивают себе подобных, как пауки в банке.
— У меня возникают сомнения относительно твоего образования, — Риваан поймал ведьму за руку и положил себе на локоть. — Имеешь степень по истории искусств, а рассуждаешь, как законник из Отдела по борьбе с ведьмовством.
Лада густо покраснела и привычным движением повела плечами.
— Ну… я пыталась понять природу жестокости и как её избежать. И если какое-то лекарство от неё, или она — такое же врождённое качество, как цвет глаз или волос. Почему одни люди становятся жестокими по отношению к себе подобным, а другие, пройдя путь, полный страданий и лишений, являют чудеса милосердия… Кто ж знал, что мне это однажды пригодится в жизни?
— Многие полагают, что страдания даны как раз, чтобы научиться милосердию и любви. Кто много терпел мучения, сможет понять того, кто мучается.
Ведьма презрительно фыркнула.
— Бред! Страдания никого не делают лучше, — проговорила она непререкаемым тоном. — Они порождают свихнувшихся маньяков. Таких, как Паук. Если что и может научить милосердию и любви, так это только милосердие и любовь.
Риваан с удивлением отметил про себя, что такой Лаламиры он ещё не видел. Впрочем, вскоре изумление вытеснили мысли о работе. Пройдя квартал, они свернули на Торговую улицу. Где-то на этой улице находилась антикварная лавка «Ларец прошлого», принадлежащая Рихорду Эркерту, отцу покойной Аугусты. Отчёты отчётами, но ничто не может заменить живого общения.
Несмотря на то что время близилось к четырём, двери большинства салонов и магазинов были по-прежнему гостеприимно распахнуты. Витрины дышали роскошью нарядов и блестящих украшений, воздух опутывал ароматами изысканных духов. Юные барышни стайками, похожие на разноцветных бабочек, выходи́ли из дверей салонов модисток в сопровождении своих благочестивых матерей. За ними следовали слуги с многочисленными пакетами. Все готовились к бальному сезону, который должен был начаться через две недели. По традиции первый бал давался в володарском дворце. Неудивительно, что семейства не скупились на туалеты для своих дочерей. Выгодная партия приумножала имеющееся состоянием и наделяла определёнными связями. Или решала финансовые проблемы тех, у кого остался лишь титул, но не имел за душой ни гроша.