— Спасибо вам большое! — я всё же всхлипнула. — Я не знаю, как вас отблагодарить.
Старик по-доброму улыбнулся. Тёплая морщинистая рука легла сверху на мою ладонь и осторожно сжала её.
— Просто не сдавайтесь, Лада. Пообещайте мне, что не сдадитесь.
В принципе слово «комната» звучало как-то громко. Так, чулан под высокой деревянной крышей, на балках которой засуетились голуби едва мы с библиотекарем зашли. Он был настолько крохотной, что в ней с трудом помещались узкая кровать с тонюсеньким матрацем, грубо сколоченный стул и видавший виды стол. Единственным источником света являлось маленькое, круглое окошко с прозрачной занавеской, изгрызенной молью, и керосиновая лампа. Запах пыли и затхлости щекотал ноздри.
Я не сдержалась и громко чихнула. Сверху донеслось рассерженное хлопанье крыльев.
— Это, конечно, не володарские хоромы, но всё же, — произнёс дядя Слав извиняющимся тоном.
— Огромное вам спасибо, — я благодарно улыбнулась в ответ. — Вы меня очень выручили.
— Располагайтесь, Лада. Вода и умывальник находят в чулане. Если захотите перекусить, то рядом со столом есть тумба. Там вы найдёте всё необходимое для чая. Ну а если захотите почитать перед сном, то библиотека в вашем распоряжении.
Губы расползлись в счастливой улыбке. Я радовалась чердаку, как ребёнок радуется подаркам в День Мары-Справедливицы.
Дядя Слав не подозревал, как много он сделал для меня. Совершать добрые поступки было в его характере. И это настолько въелось в него, что библиотекарь не замечал их. В тот момент я пообещала себе, что обязательно отблагодарю старика, как только подвернётся удобный случай.
Перед уходом библиотекарь поднялся ко мне, чтобы попрощаться.
— Я закрываю библиотеку на ночь, а ключ уношу с собой. Так что не переживайте, Лада. Никто вас не побеспокоит.
Я поблагодарила старика и тот, улыбнувшись светло и печально, исчез за дверью. А я вернулась к книгам, которые взяла ещё вечером, чтобы потом не спускаться.
Глухо хлопнула дверь внизу — библиотекарь закрывал свой храм знаний. Я подошла к окну. Силуэт дяди Слава мелькнул между экипажами и торопливо направился вдоль набережной. Вот он поднёс руку к цилиндру, приветствуя кого-то из знакомых. А позже и вовсе растворился в желтоватом сумраке улицы.
Снизу доносился гул праздных прохожих и грохот колёс экипажей о каменную мостовую. Дома мерцали огнями, а ажурные мосты казались оборками на бальном платье юной модницы.
На сердце сделалось пусто и тоскливо. Пока в библиотеке находились люди, я не обращала внимания на грусть. Но, едва здание погрузилось в тишину, серое одиночество стиснуло меня в объятиях.
«Зато не на улице», — подала голос Мира. Душа молчала остаток вечера, наслаждаясь уютом и сердечным теплом, исходящим от библиотекаря. — «А здесь нам нечего бояться. Если только кто-то из глазастых граждан не сообщить, что дядя Слав приютил ведьму-двоедушницу».
«Вряд ли», — неуверенно поёжилась я. — «У нас же на лбу не написано «ведьма». Сегодня можно спать спокойно».
Мира саркастично хмыкнула: «Нет страшнее зверя, чем человек».
— Или нечеловек, — добавила я, вспомнив Риваана. Ведьмолов выглядел настолько пугающим, что теперь до конца жизни его буду помнить. Особенно глаза с холодной необъяснимой ненавистью, плескающейся в их разноцветной глубине. — Как думаешь, почему у Охотника из Вальданы один глаз человеческий, а другой — змеиный?
«Вот-вот! А я говорила, что кто-то смотрит, точно змея из-за угла выглядывает, — вздохнула Душа. Комочек заворочался в груди. — Не так прост ведьмолов… Ты заметила сколько у него серёжек в ухе?»
Я нахмурилась. Но ничего не смогла вспомнить.
— Нет. Я смотрела в его глаза, а не на уши. Мне и без того было жутко.
«У меня тоже едва не остановилось сердце, которое, смею напомнить, у нас одно на двоих. Но я его рассмотрела».
— Мира, не томи. Говори уже.
Душа фыркнула.
«Пять. Ты представляешь?! Аж целых пять золотых колец!»
Мне сделалось дурно. Ведьмоловы пробивают себе ухо за каждую тысячу казнённых ведьм. Серьга своего рода знак, говорящий, что перед другими стоит мастер, а не дрожащий новичок, только ставший на путь гонителя. Как орден. Однако наградной орден в обыденной жизни таскать не будешь, а кольцо в ухе — очень удобно и практично. Однако хотя существовал целый отдел по борьбе с ведьмовством, ведьмолова даже с одним кольцом встретишь редко. А у господина Наагшура целых пять.
— Он не тот, кем кажется, — задумчиво произнесла я, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине. — Это везенье, что у нас получилось так просто от него уйти.
«Не счастье, — поддакнула Мира, — авеликая удача. Может пора поспать? День сегодня выдался жутко тяжёлый!»
Я усмехнулась.
— Признайся, ты хочешь, чтобы я тебя выпустила погулять? Только давай внутри библиотеки. Чтобы не привлекать внимания.
«Всё будет хорошо, Лада. Ты ложись отдыхать. А я посторожу твой сон».
Улыбка тронула губы. Я наскоро высвободилась от платья, развязала корсет и нырнула под покрывало, оставленное заботливым библиотекарем.
«Эй! Ты про меня забыла!» — возмущённо пискнула Душа. Комочек сердито стукнулся о грудину.
— Подожди, я свет не погасила, — извинилась я.
Шарик артефакта задрожал под рукой, и каморка погрузилась в желтовато-серую тьму. Кровать казалась непривычно жёсткой, а от одеяла пахло пылью и приторной сладковато-горькой затхлостью старой шерсти.
Я покрутилась, устраиваясь поудобнее. Знала бы моя бабуля, где придётся ночевать её внучке, наверняка отпустила бы какую-нибудь колкость. Ибо благородные девицы не ночуют по чердакам.
Однако благородные девицы не рождаются ведьмами в мире, где справедливость только для избранных.
В темноте тихонько зазвенела серебряная цепочка с кулоном в виде перевёрнутого месяца. Послышался негромкий вздох блаженства. Находясь в общем теле, Мира чувствовала себя узником, заточенным в крошечную камеру. Для неё высшим счастьем являлись недолгие прогулки, когда она, нескованная плотью, могла ходить там, где пожелает.
— Спи, — из глубины сна я услышала голос Души, ласковый и убаюкивающий. Тёплый серебристый кокон укрывал с головы до ног. — Я буду охранять тебя.
Глава 3. На берегу реки
Девица в прозрачном неглиже скользнула в дверь и неловко остановилась возле неё, шумно втянув горьковатый воздух. Пламя свечей вздрогнуло от прохладного сквозняка, и тени судорожно затрепыхались на стенах.
Сквозь сладковатый дурман лунного порошка пробивались едва уловимые нотки такого знакомого девичьего страха и неуверенности. Она явно была новенькая в доме развлечений мадам Дюпре — вон как нервно переплетаются тонюсенькие пальчики с вульгарно-красными ноготками. Интересно, что толкнуло ее на этот шаткий путь?
Он мысленно усмехнулся. Обычно подобные вопросы мало занимали его — не она первая, не она последняя, кто жаждет заработать лёгкие деньги. Но почему-то сейчас они казались такими естественными, правильными, что он невольно почувствовал интерес к юной проститутке.
Она выглядела нелепо в комнате с бордовыми шторами и фресками, изображающими все радости плотской любви. Вряд ли девчонка сама согласилась на эту грязную работенку. Скорее какой-нибудь папаша-забулдыга решил продать дочь, тем самым одновременно убив двух зайцев: избавившись от голодного рта в семействе и получив постоянный доход на очередное пойло.
— Подойди ближе. Не бойся.
Голос звучал вкрадчиво, мягко, подобно вежливой просьбе, а не приказу. Завороженная им, девушка шагнула в пятно света. Тоненькая и миниатюрная, с копной рыжих волос, струящихся по плечам, она напоминала одну из свечей, что наполняли комнату своим неровным светом. Медовые глаза подёрнулись пеленой дурмана, накрашенные губы приоткрылись, словно она хотела о чём-то спросить, но забыла. На бледных щеках играл пурпурный румянец — предвестник скорой смерти.
За окном собирались тучи, поднимался ветер, а сквозь стены пробивалась веселая музыка и хохот гостей борделя. Шум злил, раздражал въедливостью, как жужжание мухи на тихом берегу реки.