Но постепенно отчаяние переросло в гнев. Конечно, теперь время холода и темноты, и все кажется мрачным и безнадежным. А потом наступит день, и мама должна будет отпереть дверь и выйти из дома. Тут-то дочь подстережет ее и потребует ответа. В конце концов они бросятся друг другу в объятия, и все станет как прежде.
Ну да, конечно! Так и будет! Только сначала должен наступить рассвет.
Деа взяла свой узелок, закинула его за спину и пошла прочь от хижины. Там и тут в некоторых из соседних домов через щели в ставнях еще пробивался свет свечи, но на улице не было ни души.
Неужели соседи не слышали, что произошло между Деа и ее матерью? Или все притворялись глухими, чтобы не пришлось вмешаться? Ведь тогда они должны были бы предложить девочке приют — а никому не хотелось впускать ее в свой дом.
Деа никогда не пользовалась особой любовью у односельчан, несмотря на то что была очень хороша собой. Так же неприязненно деревенские жители относились и к ее маме; пожалуй, только в этом они и были похожи друг на друга. Правда, тот или иной парень глядел иногда вслед девчонке, когда она проходила мимо и ее длинные рыжие волосы развевались на ветру у него перед носом, но этим все и кончалось. Она чувствовала себя чужой, а сегодня ночью больше, чем когда-либо.
Перед трактиром уже не было повозки охотника за ведьмами. Наверное, работник отвел коня на конюшню. Деа обошла трактир, заглядывая в окна, но нигде не увидела света зажженной свечи.
«Ступай к Готену, — сказала ей мать. — У него ты найдешь ответы на все свои вопросы».
Геенна огненная
Когда Деа проснулась, солнце уже взошло. Она потянулась, села и вытряхнула песок из длинных волос. Девочка спала прямо на обочине деревенской улицы, напротив трактира, поджав под себя колени и положив под голову узелок с одеждой. И теперь у нее болела каждая косточка, каждый мускул. К тому же она совсем закоченела. Даже меховое одеяло из узелка не спасало Деа от холода.
Во всех дворах и между домами уже полным ходом шла обычная утренняя жизнь. Деа ловила удивленные и неприязненные взгляды, они пронзали ее, как иглы. Вероятно, уже пошли разговоры о том, что мать выставила дочку за дверь. Люди, конечно, воображали, что девочка натворила нечто ужасное, раз ее так наказали.
Деа посмотрела в сторону трактира и протерла глаза. Когда она снова открыла их, то увидела Готена, стоявшего в дверях и глядевшего прямо на нее; во всяком случае, ей так показалось, потому что его лицо, как и накануне, было скрыто капюшоном. Черная ряса доставала до земли, широкий меч грозно поблескивал на боку.
Деа хотела встать и подойти к нему, но мрачный облик охотника за ведьмами внушал ей страх. Она никак не могла решиться, ей просто не хватало мужества. В эту минуту солнечные лучи, упав на серебряный крест Готена, заиграли на его поверхности так ослепительно, что Деа не выдержала блеска и, сощурившись, отвернулась.
Когда она вновь посмотрела в ту сторону, Готен уже исчез с порога, зато оказался в самом конце улицы, идя по направлению к церкви. Боже милостивый, ну и скор же он!
Девочка поспешно вскочила и последовала за ним. Она была не одинока: люди спешили к церкви и с каждой минутой толпа росла. Всем хотелось посмотреть, как Готен будет выгонять торговца Оттвальда из деревенской церкви.
На сей раз собравшиеся держались на почтительном расстоянии. Самые храбрые отважились дойти до колодца, но большинство остановилось на самом краю площади. Деа стояла в самом первом ряду, крепко обхватив руками свой узелок.
Гора золота на площади перед маленькой деревянной церквушкой возвышалась, как и в первый день, никем не тронутая. Стрелки Оттвальда зорко следили с крыши за сверкающим подношением своего господина.
Но Готена совсем не пугали трое вооруженных мужчин, которые при его приближении тотчас натянули тетивы луков. Твердым, широким шагом он подошел к воротам церкви и трижды с силой постучал по ним кулаком. Толстые доски дрожали, удары громко отдавались внутри дома Господня.
— Что надо? — проревел голос из-за ворот. Ни Оттвальд, ни его люди уже неделю не высовывали наружу и кончика носа.
— Оттвальд фон Рен, — громко сказал Готен, и у Деа возникло такое чувство, будто он обращается ко всем собравшимся жителям Гибельштайна, а не только к Оттвальду. — Я призываю тебя освободить этот Божий дом, покаяться и предать себя высшей справедливости и милосердию твоего Создателя. — Эти слова звучали так, словно говоривший выучил их наизусть. Видно, охотник за ведьмами не впервые имел дело с сумасшедшими вроде Оттвальда.