— …Наш сын, Алекса, столько лет скрывается в горах, воюет вместе с партизанами…
— Наш сын, Алекса, умер. Об этом знает фашистское командование. Я делаю то, что считаю нужным.
— Лицемер ты, вот кто… Об этом говорит все село.
— Все село? А какое мне до этого дело?
Ошеломленная женщина выбежала в другую комнату, где ждал ее сын Алекса. Вся в слезах, она бросилась к нему.
— Ступай, ступай к отцу, открой ему глаза на все, но будь осторожен, немцы никого не щадят…
Старый учитель сидел задумавшись. Вдруг перед ним появился Алекса._
— Ты? Здесь? — удивился Клапка.
— Отец, меня послал к тебе командир отряда, поручик Влчек, мы ищем румынского летчика, сбитого немецкой артиллерией. У нас есть сведения, что он спрятан где-то в селе.
— Что ты столько болтаешь? Тайны не выдают даже тогда, когда…
— Да, но ты же мой отец!
В это время во двор вошел майор Мюллер, а за ним с двумя чемоданами в руках тащился его денщик Ганс. Алекса схватил пистолет и хотел было выстрелить, но старик сжал его руку.
— Спокойно, мой мальчик. Не путай мои расчеты…
Алекса был поражен. Неужели это его отец! Он почувствовал отвращение.
— Предатель! Наши считают тебя своим, а ты хочешь, чтобы я попал в лапы фашистов. Отойди назад, иначе я буду стрелять! Я застрелю тебя и майора, если он войдет сюда!
Но старик Клапка не обращал внимания на сына. Он быстро отогнул ковер, поднял за металлическое кольцо крышку люка и подозвал к себе Алексу:
— Твое счастье, что ты мой сын. Немедленно спускайся в подпол, слышишь?
Раздался тихий стук в дверь, затем стук повторился, но уже сильнее и настойчивее.
Подталкиваемый отцом, Алекса спустился вниз. Учитель быстро закрыл крышку, ловко поправил ковер и открыл дверь.
Остановившись у порога, Мюллер, не обращая внимания на хозяина дома, начал внимательно рассматривать комнату. Взглянул на письменный стол, на книжный шкаф, на клетку, в которой билась канарейка.
Видно, комната ему не особенно понравилась. Он поморщился и, переступив порог, вошел. За ним шагнул Ганс, высокий, худой парень, и поставил возле кровати чемоданы.
Старый учитель низко поклонился Мюллеру и предложил ему сесть, но тот, сделав вид, что не замечает приглашения, достал монокль и начал рассматривать хозяина.
— Благодарю вас, господин Ионак, за гостеприимство, — сказал Мюллер и пристально посмотрел на Ганса.
Ионак еще ниже поклонился немцу и скромно, как подобает хозяину, ответил:
— Мне выпала большая честь принимать в своем доме посланца фюрера…
При слове «фюрер» Мюллер непроизвольно вытянулся и гаркнул:
— Хайль Гитлер!
Ганс вздрогнул, стукнул каблуками и произнес:
— Хайль!
— Не верю! — неожиданно вырвалось у старика.
— Что? Почему не веришь? — оторопел майор.
— Не верю… не верю, что я сумел угодить вам так, господин майор фон Мюллер, как бы мне хотелось. Сами знаете, времена…
— Скромничаешь, учитель… Однако за преданность благодарю. Если твоя семья, и особенно твоя хорошенькая дочь, питает ко мне такие же чувства, то мы прекрасно уживемся. А теперь оставь нас. Будешь заходить в эту комнату только тогда, когда тебя позовут.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — сказал учитель и, церемонно поклонившись, вышел.
— Разве это комната, сукин ты сын? — обругал майор своего денщика.
— Это самый лучший дом во всем селе, герр майор, который остался целым после налета нашей авиации.
— Ну ладно, что будем есть? Ты нашел цыпленка?
— Цыпленка? У этих проклятых чехов даже тощей наседки не найти. Ведь многие сбежали к партизанам со своей домашней птицей.
Слово «партизан» всегда вызывало гнев Мюллера. И сейчас его глаза налились кровью, рот искривился.
Он сжал в руке хлыст и, подняв его, сильно резанул воздух.
— Партизаны? Я все равно поймаю этого «Татру», их руководителя! — Мюллер вспомнил еще одну неприятную вещь. — А о румынском летчике узнали что-нибудь?
— Наши напали на его след.
— Напали на след! Ну их ко всем чертям! Большевики в двух километрах, а эти болваны из гестапо ищут следы! Он, наверное, уже добрался до своих!
— Конечно, герр майор.
— Пошел вон! Вечно ты отвечаешь невпопад, безмозглая голова!
Мюллер чувствовал сильный голод. Да, здесь не то что во Франции, откуда он вернулся семь месяцев назад. Мысль о жареном цыпленке не покидала его.
— Как же так, Ганс? Неужели нельзя достать ни одного цыпленка?
— Ничего нельзя достать, герр майор. У меня есть консервы… Зато у этого Клапки такая дочь… (Ганс знал, что только женщины могут отвлечь мысли Мюллера от гастрономических удовольствий.) Лакомый кусочек, а не девушка.