— Франц… — раздался негромкий всхлип. Стоило немцу поднять взгляд на девушку, как она закусила губу и снова расплакалась, закрывая лицо тонкими ладошками. Она много, слишком много плачет сегодня. Для той, кто несколько месяцев ни разу не проронила ни слезы, это было чересчур. Голова, и без того слишком заполненная бесконечным тяжелым потоком мыслей, эмоций и событий, разболелась, от чего тоже хотелось плакать. Беатрис не смогла сдержать нового всхлипа и спрятала лицо на груди Франца, в его руках забывая обо всем остальном мире вокруг.
Она плакала, вздрагивая, в то время как дитя под сердцем затихло, наверное, потрясенное эмоциями матери, но сама Беатрис уже знала, что обратного пути нет. Ее ребенок принял Франца и простил слабость мамы. Де Валуа кинулась к все тому же Францу в момент беды и отчаяния, ни разу не вспомнив о муже до того момента, как оказывалась в немецких руках. И, сверх всего этого, Франц полюбил ее. Плача, позволяя всем жутким мыслям и эмоциям выливаться через слезы, Беатрис с горьким чувством вины осознала, что уже никогда не вернется к своему мужу. Никогда.
Измученная девушка не заметила, как заснула. В объятиях Франца, прижавшись щекой к так и не снятой промокшей от ее слез рубашке. В его руках сны ее больше не тревожили, ребенок, если и толкался слегка, то не разбудил француженку. А тонкие белые пальчики до самого утра не выпускали край мужской рубашки.
Слезы Беатрис немало озадачили Франца, как, наверное, любого мужчину, который не понимает, что он сделал не так и чем огорчил ее. Но иногда многие женщины плачут без причины, просто потому, что они женщины и совсем не похожи на мужчин, и это хорошо, за это они и любят их. А он любил ее всем сердцем, хотя и не мог в полной мере осознать. Он просто знал, что с этой минуты не оставит ее даже под угрозой расстрела.
Бережно обняв ее и укрыв одеялом, он не двинулся с места до самого рассвета, чувствуя, что ее дыхание больше не сбивается от плача, что она дышит тихо и спокойно, доверчиво прижавшись к нему. А его самого наполняла такая бешеная радость, что хотелось выбежать на улицу и заорать во все горло. И дело было не в том, что произошло между ними этой ночью, тут все было гораздо глубже и сложнее, и Франц не хотел искать причину и портить этим момент. Просто он был счастлив, он наконец-то избавился от ощущения, что он делает что-то не так, что сражается не за то дело, что тратит свою жизнь на что-то ненужное. Если Беатрис раздирали противоречия, ему, напротив, все стало четко и ясно, как будто кто-то снял с его глаз шоры, и он смог ясно видеть мир вокруг, а не только указанную впереди призрачную цель. Вот все, ради чего это все было нужно, — здесь, рядом, спит в его руках.
Он разглядывал черты спящей женщины с мальчишеским любопытством, стараясь запомнить каждый изгиб ее тела, каждую мелкую деталь, каждую родинку на коже. До утра он так и не сомкнул глаз, а, когда рассвело, легко выбрался из постели, укрыв Беатрис потеплее, и занялся готовкой еды для них троих. Чужой ребенок, толкнувший его ладонь сквозь преграду материнского живота, почему-то сразу стал для него также важен, как и сама девушка. И почему-то Франц подумал, что это будет мальчик, но делиться своими мыслями с девушкой благоразумно не стал.
С этого дня их совместная жизнь вернулась в спокойное русло, стало только больше внимания, разговоров и прогулок уже вдвоем. Франц продолжал прилежно изучать чужой для себя язык и уже почти сносно изъяснялся, не используя обрывочные слова. Весна все больше согревала землю, и в лесу вокруг хутора стало гораздо больше дичи для охоты. А учитывая положение Беатрис, сытная еда каждый день помогла ей окрепнуть перед грядущим важным в ее жизни событием. В небольшой деревеньке в нескольких милях от их дома Майер раздобыл семена и собирался посадить их, как только придет время. Как сын фермера он уже успел отметить, что почва тут была весьма мягкой и плодородной, а это значит, если повезет, урожай будет богатым.
Однако их мирную жизнь стало накрывать эхо завязшей, но все еще идущей войны. Иногда в ночи в наступающей тишине издали долетал звук орудий. Где-то на востоке продолжались вялые стычки между противниками. Франц, время от времени, ночью выбирался на разведку, возвращаясь лишь под утро, но пока никакой опасности не было.
В это утро он возвращался позже обычного, без спешки шагая в расстегнутой куртке мужа Беатрис, которая смотрелась куда лучше потрепанной шинели. Выйдя из леса, он вдруг замер, смотря в сторону дороги. Сперва он решил, что ему показалось. Но нет. Мужчина на велосипеде в военной форме проехал мимо и стал подниматься к дому. Есть ли у него оружие, Франц не смог разглядеть, но на несколько секунд все же замер, решая, как поступить. Судя по сумке, перекинутой через плечо, — мужчина был военным гонцом, доставляющим корреспонденцию, а учитывая, что муж Беатрис был капитаном, он мог отправить подчиненного лично с письмом к супруге. Впервые за все это время Майер осознал, что у его любимой женщины есть законный супруг, и, скорее всего, он вернется… Ядовитый червячок ревности первый раз ощутимо куснул его, проверяя реакцию. Ведомый желанием знать правду, немец осторожно обошел хутор с другой стороны и прокрался к дому, замирая у приоткрытого окошка и прислушиваясь, стараясь, чтобы его не заметили.
Новая, а на самом деле уже привычная, жизнь вошла в свое русло. Беатрис видела, что Франц счастлив. Ее собственное здоровье выправилось, беременность протекала хорошо. Но ничто не могло заглушить вины в душе и отчаянного ожидания неизбежного — возвращения мужа и разговора. Война, лениво расположившаяся в окрестностях Вердена, гулкими выстрелами орудий отзывалась в душе де Валуа. Беатрис не сомневалась, что Франц знает больше, чем говорит, чтобы не тревожить ее, но она верила ему. Если он спокоен и продолжает развивать хозяйство вокруг дома, значит, опасность ей и ребенку не угрожает. Насколько это было понятно ему, немцу и военному. То, что творилось в душе женщины, ему было неведомо, и отчасти это не могло не радовать француженку.
Позднее утро третьего дня апреля не было омрачено никакими негативными мыслями. Беатрис пребывала в удивительно легком настроении, заканчивая готовить завтрак и ожидая Франца. Она не слышала, как зашуршали шины велосипеда, но услышала мужские шаги. Вытирая руки о полотенце, француженка с улыбкой на лице вышла из дома…и тут же замерла. С ее языка едва не сорвалось заветное «Франц», но французская форма и французское лицо офицера для особых поручений было Беатрис знакомо.
— Марсель…здравствуйте, — замершая на лице улыбка готова была разлететься вдребезги. Все внутри девушки натянулось, словно струна. Гонец, тем временем, прислонил велосипед к забору и коротко поклонился, мягко обратившись к Беатрис на беглом французском:
— Госпожа де Валуа, рад видеть вас в добром здравии, — мужчина поднял взгляд, и Беатрис вздрогнула от грусти, мелькнувшей во взгляде француза, — Позвольте поздравить с будущим пополнением.
— Благодарю вас… Проходите в дом, — Беатрис, радуясь, что Франц отчего-то задержался в пути, вернулась в дом и осторожно опустилась на лавку, поднимая пронзительный взгляд на вошедшего следом офицера.
— У вас письмо от моего мужа? — одна тонкая рука легла на ставший уже совсем большим живот, другая была протянута ладонью вверх в ожидании конверта. Однако Марсель замялся:
— Мадам, капитан де Валуа…он… — мужчина осекся и девушка опустила руку, глядя на француза теперь с полуулыбкой на губах.
— Если муж не присылал мне писем, почему вы здесь? — видимо, вопрос застал бедного гонца врасплох, потому как он не смог больше ничего ответить. Молча мужчина протянул девушке желтый конверт и отвернулся. На его лице была написана горечь и явное нежелание передавать беременной женщине те вести, которые уже отдал. Однако Беатрис не видела лица Марселя. Ее тонкие пальчики уже вскрыли конверт, который был адресован ей не мужем, а генералом.