— В Америке открыть холодильник в другом доме — это как руки помыть: человек хочет попить и берёт, — сказала я сестре. — Мне тоже неприятно видеть, как детские гости шарят по холодильнику, я не так волнуюсь, что они что‑либо съедят, а скорее мне стыдно за беспорядок в холодильнике. Что же касается негров, то это не негры, а чёрные — «африкэн— америкэн» и друзья наших детей.
Сестра посмеялась:
— Эти чернющие, причернющие, наичернейшие негры меня очень напугали! Целая кухня! И никого из твоих.
Я опять повторила Оле:
— Говорить слово «негр» нельзя, оно считается оскорбительным.
— Они понимают, что ли, по–русски? По–моему, слово «чёрный» ещё хуже, чем негр, как «чернь.»
— Может, и хуже, — ответила я, — но я боюсь раздразнить детей. Они мне запретили употреблять это слово, замечать цвет кожи и уж, тем более, болтать расистские замечания.
Сестра всё выслушала, посмеялась, рассказала пару смешных историй и спросила Даничку:
— А очень умные негры бывают?
Даничка на неё посмотрел презрительно и ничего не ответил.
Я вместо него ответила:
— Пушкин.
А моя подруга сказала:
— Армстронг, — и повторила моей сестре всё то, чему меня учили мои дети, а её воспитывали собственные.
На следующий день, когда я вернулась с работы, Оля мне рассказала:
— Сегодня Пушкин с Армстронгом не приходили в кухню, кажется, они вообще сегодня не заходили в дом. Даничка помог мне зажечь газ и отыскать продукты. Всё, что нашла и знала, я положила в борщ, и такой решительный борщ получился — с маслинами, каперсами, приправами всего, что только есть в мире. Я изощрялась, как могла, на второе приготовила голубцы в сметанном соусе. От еды шёл запах по всему дому. Ну, думаю, сейчас я порадую детей обедом, и позвала их поесть. Они по очереди заглянули в кастрюлю, чем их собираются кормить, и каждый из них скорчил такую мину при виде моего борща, будто я им предложила жареного крокодила. Боря обозвал мой роскошный борщ «капустой в воде», а голубцы «капустой в масле». Даничка сказал, что «русская еда жирная», — и я онемела от моего кулинарного непризнания. Даничка, правда, попробовал голубцы, сказав, что его в Израиле бабушка кормила чем‑то подобным, а Боря и Эля даже не притронулись. Что они едят?
— Видишь набор коробок? — сказала я и показала полку со стоящими в ряд корешками.
— А я подумала, что это книги по кулинарии с такими разрисованными картинками, — удивлённо произнесла Оля.
— Это различные виды сухой каши, которую разбавляют тёплым молоком.
— И это они едят каждый день?
— Содержание их самое разнообразное, и чего туда только не напихивают! Помимо пшеницы, овса, риса, ячменя, там встречается всё: орехи, мёд, кусочки сухих папайя, изюм, листья ягод. В некоторых коробках по мере съедаемого можно отыскать и солдатиков, и куколок, и звёздных героев. В миске может разыграться целая битва. А какие обложки! Книг не надо читать — такая реклама по телевизору! Боря внимательно следит за модой на популярный в этом месяце «сирил», который заказывается, потом купленный выходит из моды, и появляется следующий. Некоторые приходятся по вкусу и остаются, не вытесняя предыдущих. Случается, что я отстаю моды и продолжаю покупать немодный, и набирается целая компания, располагающаяся на полках. У Ели и Данички есть свои любимцы, одним словом, каждый ест из своего пакета. Полная независимость от приготовления еды. И не бери в голову, что они не едят приготовленную тобою пищу.
Через несколько дней сестре пришлось увидеть ещё одну пищевую независимость и битву за негров.
У Данички был день рождения, а у Бори появилась чёрная подружка, которую я не пригласила.
— Мама, ты всех пригласила, а Джин нет, — говорит мне Даничка, — потому что она чёрная и ты, как все русские, — расистка! Как ты можешь! Мне за тебя стыдно!
— Я забыла.
— Не будь лаером!
Я чувствую, что теряю в его глазах… мне неприятно, крутится в голове «лаер, врун», и я в растерянности. Что же сказать?