— Нет, я не могу, — ответил Илюша. — Мне дала их Мэри Бэфф — девочка из нашей школы. Она работает в «Трёх братьях».
— Ну и что? Теперь у нас будет музей образцов хлебовыпеченных товаров?
— Мэри Бэфф мне очень нравится, — сказал Илюша.
Я растерялась от встречи с таким Илюшиным признанием, от детского простодушия и не знала, как реагировать. Сказала, что я тоже первый раз влюбилась в пятом классе, и добавила что‑то банальное про то, что «ты уже вырос и началось воспитание твоих чувств».
Мне захотелось взглянуть на девочку, и хотя Илюша мне строго–настрого приказал не ходить в пекарню, я всё‑таки надумала зайти, быстро посмо–треть и, ничего не покупая, уйти.
Девочке было пятнадцать лет, совсем юная, маленькая, с миловидным лицом и с небесными глазками на загорелом лице, она была прелестна, хотя и «ничто не соответствовало с положенными правилами красоты», но весь вид её поражал своей нежностью.
Надо сказать, что девочки в Техасе очень привлекательны. Выросшие на американских харчах, они, как молодые лани, свободно и гибко двигаются, рассыпая по шее роскошные волосы, цвет их лиц отражает и дышит лучами южного солнца. Одна девочка из Илюшиного класса сразу после окончания школы попала на обложку «Плейбоя».
Илюшины побеги в пекарню продолжались. И коллекция булочек, бубликов, маффинов пополнялась, а чтобы уберечь её от тараканов, Илюша помещал каждый экспонат в прозрачную коробочку.
Хозяин пекарни, один из трёх братьев, заметил Илюшин интерес к хлебным продуктам и предложил ему работу: печь маффины. Однажды Илюша вернулся с пробежки оживлённый, взволнованный, и радостно объявил:
— Я буду всё время смотреть на Мэри Бэфф!
— Кажется, тебя не для этого пригласили!
На заре Илюша побежал в пекарню.
В течение всей выпечки Илюша только и думал, когда же появится Мэри Бэфф! Бедные маффины не могли претендовать на полное Илюшино внимание и оставались забытыми: один противень сгорел, а другой, уже выпеченный, оказался на полу.
Из пекарни он вернулся печальный и рас–строенный.
— Зачем мне ходить на эту работу, если я не вижу Мэри Бэфф, а только маффины! — сказал он. Они горят, падают и мне не нравятся! Я не хочу, чтобы меня выгнали, я сам уйду.
На другой день Илюша отказался от выпечки и вернулся к бегу. Бегал он до конца лета. Мы и наши соседи питались тёплыми свежевыпеченными изде–лиями — плодами Илюшиных побегов.
Когда же каникулы закончились и Мэри Бэфф ушла из пекарни, то Илюша поменял направление бега — от пекарни в сторону к Ривероксу, туда, где жила Мэри Бэфф.
Булочки на Илюшином столе лежали неподвижно, как камушки, воплощающие Илюшину любовь. Я при уборке комнаты чуть–чуть их сдвигала, стирала с них пыль и удивлялась их сохранности.
В один из вечеров он вернулся бледный, с горящими глазами, будто в лихорадке. Что случилось?
— Я видел Мэри Бэфф в кино с парнем из нашего класса, — сказал Илюша и заплакал. Слёзы текли по его лицу, и он глотал их вместе с хлебом, когда сели ужинать. Я обняла его, а Яша прочёл ему строчки из Гёте:
Нам хотелось хоть на самую малость разделить Илюшины страдания. Хотя можно ли предложить исцеление от нежного и чистого влечения? Может быть, можно создать только новую надежду, чтобы сердце не превратилось в камушки.
Засушенные булочки долго хранились в Илюшином архиве, пока совсем не сморщились и не превратились в точечки.
Боря, как и Илюша, в отрочестве следовал желаниям своего сердца без всякого недоверия и страха перед своими чувствами.
После двенадцатого Бориного дня рождения у него начали проявляться отклонения от его обычного поведения: несколько дней подряд он отказывался от третьей порции мороженного, съедая сирил, останавливался для медленного прожевывания, и ложка, привыкнув летать от рта к миске со скоростью звука, замирала в его руках и выскакивала вместе с кашей на пол. Боря смотрит в окно, и на его лице появился признак задумчивости. Всегда пролетая через ступеньки в десятую долю секунды, Боря вдруг идёт по лестнице и посреди дороги осматривается. Эля дёргает его за штанину и толкает, и Боря не даёт полной сдачи, а только тихонько отпихивает Элю и уходит к себе в комнату без всякой потасовки.
— Боря, ты чего? — спросила я, увидев его входящим в кухню и несущим что‑то бережно в горсти.