Космоплан круто сваливается с орбиты. Щелчок — выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал…
Космические корабли входили в атмосферу по коридору, напоминавшему искривленную наподобие рога воронку, острием наискось вниз. Попадая в нее, корабль соскальзывал по намеченному фарватеру в атмосферу. Спуск неизбежно сопровождался значительной перегрузкой, обгорала обшивка — в иллюминаторы било пламя. Впрочем, верхний слой корпуса специально предназначался в жертву огню.
Термопарное охлаждение обшивки для легких спортивных космопланов не годилось. Пришлось разработать иную, более сложную стратегию спуска.
Коридор входа в атмосферу напоминал здесь зигзагообразную траекторию лыжника-слаломиста (отсюда и название «космический слалом»). Спуск космоплана можно также сравнить с порханием осеннего листа, падающего с ветки дерева. Войдя в атмосферу с выключенным мотором и выпущенными крыльями, космоплан становится планером. Он ныряет в плотные слои атмосферы и сразу же выныривает, но на несколько меньшей высоте. Снова погружается в атмосферу и опять делает «горку».
Так, нырок за нырком, космоплан теряет высоту, не перегреваясь и не испытывая значительных перегрузок.
И вот тут-то проявляется искусство пилота: чем меньше порханий совершит «осенний лист» и чем ближе окажется последнее из них к заданному месту приземления, тем быстрее закончится спуск.
Пет владел искусством космического слалома в совершенстве. Он выполнял меньше порханий, чем любой из его соперников, рассчитывая и преодолевая коридор входа так, чтобы все время оставаться на грани максимально допустимых перегрузок, но не переходить ее. К тому же Пет приземлялся «в одно касание», планируя до момента посадки. Большинству же спортсменов приходилось дотягивать к финишу на моторе, теряя дорогие минуты. … Щелчок — выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал. Взгляд сквозь алмазное стекло. Наперерез, в почти отвесном падении, — желтая молния!
«Катастрофа? — обожгло мозг. — Или… Неужели решил напролом? Безумие!» Пет дал сигнал общей тревоги — впервые за свою спортивную жизнь. И тут же увидел черную молнию, сверкнувшую вслед за желтой. … Ктор посматривал на часы. Близилось к концу ожидание. Болельщики давно закончили навигационные расчеты. Заключали пари, как когда-то на скачках.
То, что первой приземлится черная «десятка», ни у кого не вызывало сомнений. Страсти разгорелись вокруг того, кто окажется на втором месте, завоюет титул чемпиона. Из уст в уста передавали шутку, что чемпионская медаль нынче не золотая, а лишь слегка позолоченная, как пресловутая пилюля.
Среди присутствующих на космодионе, пожалуй, только Ктор и Игин сохраняли спокойствие.
Ктору вовсе не хотелось лететь сюда, он заставил себя сделать это ради Игина, мысленно же поднимался по ступеням беломраморного мавзолея, где по-прежнему непробудным сном спала Джонамо. Что же касается управителя, то вся его страстность принадлежала любимому делу. А сейчас он просто отдыхал, наслаждаясь иллюзией космического полета, сверкающими, как иней, пылевыми облаками в созвездии Доброй стаи, багрянцем Уканы: полиэкраны были щедры на зрелища.
Но вот они разом ослепли, пригасли, затем засияли матовой белизной.
Невидимый Арго задышал в уши:
— Внимание, внимание! Совершает посадку… — Пауза, потом недоуменно: — Совершает посадку Пет, стартовый номер три!
С полиэкранов навстречу зрителям несся под разными ракурсами синий космоплан чемпиона. Беззвучно скользнув по пластобетону посадочной полосы, он замер вблизи центральной трибуны.
Не прошло и минуты, как приземлился серебряный призер Янш на фиолетовой «девятке». Спустя три минуты стал известен обладатель бронзовой медали — Ли. Его алая «единица», подхваченная тормозящим электромагнитным полем, остановилась в нескольких шагах от синего и фиолетового космопланов.
Пилотируемая роботом черная «десятка» запаздывала.
Один за другим опускались на космодион финалисты. Последней приземлилась зеленая «четверка» Слока.
Ни «десятка», которой прочили фактическую победу, ни желтая «двойка» Рикко так и не появились… … На следующий день Ктор, Игин и Гюнт посетили реанимационный центр, куда сразу же после аварии был доставлен Рикко.
— Ну как он? — встревожено спросил Председатель, обводя взглядом уставленную множеством приборов и аппаратов комнату, в центре которой на антигравитационном ложе лежал юноша. Его прикрытое полупрозрачной простыней тело было опутано сетью проводов и трубок.
— Теперь будет жить сто лет, — сказал профессор Макул. — Поразительно крепкий организм! После такой перегрузки…
— Глупый мальчишка, — с огорчением проговорил Гюнт. — Ради золотой медали чуть не поплатился жизнью!
— Кто прилетел первым? — зашевелил спекшимися губами Рикко. — Робот?
— Нет, первым был Пет.
— Молодец, утер нос роботу! Как я рад! — неожиданно окрепшим, звонким голосом воскликнул Рикко.
— Вот как?! — не смог скрыть изумления Гюнт. — А я-то думал, ты просто тщеславный юнец! Выходит, ошибся… Знаешь, кому обязан жизнью?
— Кому?
— Не догадываешься?
— Неужели… роботу?
— Вот именно. Лишь робот с его феноменальной реакцией и филигранной точностью движений способен состыковать космопланы в беспорядочном падении.
— А знаешь, роботы совсем неплохие ребята, — добродушно произнес Игин. — Не надо противопоставлять их людям!
— Полетишь со мной на Гему?
— Вы… серьезно? — попытался приподняться Рикко.
Трубки и проводники на его теле колыхнулись.
— Лежать! — прикрикнул профессор Макул. — Не слишком ли рано ожил?
— Конечно, серьезно, — подтвердил свои слова Гюнт.
— Буду счастлив… А как же Пет и остальные?
— Не беспокойся, не забуду твоих друзей. И робота тоже. Вчера он воистину победил всех вас!
4. Оэл
Хотя Стром был жестоко обижен на Игина, но в душе не мог не признать резонности сделанного им выбора. Ведь при всей важности происходящего на Утопии центром событий оставался Мир. Утопия сыграла роль затравки, вызвавшей бурный процесс кристаллизации на Мире. Сама же затравка превратилась в одну из ячеек растущей вглубь и вширь кристаллической решетки, ее неотъемлемую составную часть.
Только вздорный характер препятствовал Строму признать правоту друга, помириться с ним. А упрямство не позволяло футурологу возвратиться на Мир, куда его настоятельно звал Председатель.
Впрочем, дело было не только в упрямстве. Сплотившийся вокруг Строма коллектив инженеров и ученых сейчас, в отсутствие Борга, требовал со стороны Строма отеческой заботы. Столь мощного и в то же время легко ранимого коллективного мозга не существовало и, скорее всего, не могло существовать на Мире: под крылом Строма собрались не просто выдающиеся интеллектуалы, но люди, по тем или иным причинам морально надломленные (иные, за редким исключением, и не переселялись на Утопию).
Стром не был ни математиком, ни физиком, ни инженером, зато профессия футуролога наделила его энциклопедическими знаниями и умением говорить с каждым из «узких» специалистов на его языке.
Конечно же, «мозговой трест» Строма жил, в первую очередь, проблемами Мира.
А самая жгучая проблема заключалась в преодолении нависшего энергетического кризиса.
Стром выступал против неограниченного развития ядерной энергетики. Это отнюдь не безотходное производство не просто ставило на грань каждодневного риска население расположенных поблизости городов и поселков, главная беда состояла в том, что риск неуклонно возрастал, принимая глобальный характер.
В неконтролируемом использовании расщепляющихся материалов Стром видел одно из наиболее веских подтверждений своей теории дисбаланса. Создание энергокосмического индустриала, попытка овладеть энергетическим потенциалом Светоча, не могли его не радовать. Но он, подобно Игину, не представлял, как это сделать.
«Ловушка для Светоча» пробудила в нем интерес и надежду. Но если Игин начал с того, как эта «ловушка» должна сообщаться между Миром и Светочем, то Стром пытался ответить на вопрос, какой она будет.