* * *
Свет полной луны падал в окно и освещал человеческую фигуру, сидящую в темноте комнаты на неразобранной кровати. Мужчина пил коньяк, далеко запрокидывая голову и отправляя обжигающую жидкость в рот. Уже наполовину опустошенная бутылка стояла на полу между его ног. Рюмка, которую он периодически наполнял, была зажата в руке. Казалось, она вот-вот треснет и рассыплется на сотню мелких осколков – так побелели костяшки пальцев, держащих ее.
Проглотив очередную порцию, он почти уронил рюмку на пол и потянулся к телефону. Потыкав кнопки, прижал трубку к уху и глухим голосом произнес:
- Стас, это я. Я ей все сказал…Ну, «что, что»? Правду сказал, – мужчина свободной рукой потер лоб и продолжил, – сказал, что родители привезли мне из Баку невесту, и что через месяц будет свадьба.
Собеседник на другом конце провода, по-видимому, внимательно слушал, потому что мужчина говорил не прерываясь. Он остановился только однажды, чтобы щелкнуть зажигалкой и закурить сигарету. Глубоко затянувшись, он выпустил струю дыма в потолок.
- Я пытался ей объяснить, что очень хотел бы, но ничего не могу изменить. Что родители еще при нашем рождении договорились поженить нас и объединить свои древние роды. Как я пойду против воли отца? Это позор! И это закон… Что она? А ничего! Ты же знаешь ее – никаких скандалов, никаких истерик. Только спросила: «Почему?» и положила трубку. Стас, мне сейчас так паршиво! Я ведь люблю ее. И мне никто кроме нее не нужен. Точно.
В трубке что-то сказали, и мужчина в возмущении подскочил:
- Да как ты не поймешь? Отец отречется от меня и проклянет! Я ведь единственный сын, мужчина и продолжатель нашего рода! Что значит «ну и что?»! Эх! Ничего вы, русские, не понимаете в этом!
Он швырнул трубку и упал на кровать, зарывшись лицом в подушку. Полежав так с полчаса и не найдя сна, он сел, обвел глазами темную комнату, плеснул остатки из бутылки, выпил одним глотком и, глубоко вздохнув, словно освобождаясь от тяжелой ноши, прошептал: «Ну и пусть…». Он принял решение.
* * *
Постояв еще немного на пустой лестничной клетке странный гость холодного подъезда, остановленный телефонным звонком, наконец, решился и нажал на ручку входной двери, очутившись в темной прихожей, хорошо знакомой и приятно пахнущей родным человеком. Ноги неслышно ступали по мягкому покрытию пола, скрадывающему звуки шагов. Телефон настойчиво напомнил о себе еще несколько раз, прежде чем сонный голос в дальней комнате спросил:
- Алло, кто это? Мама? Почему так поздно?
Через некоторое время, выслушав ответ, мужчина сказал внезапно обретшим твердость голосом:
- А вообще-то, хорошо, что ты сейчас позвонила. Я хотел тебе сказать это завтра, но скажу сейчас. Дело в том, что я принял решение - свадьбы не будет. Можешь так и передать отцу. Пусть поступает, как знает, мне все равно. Я завтра же забираю Настю, и мы уедем куда-нибудь подальше. Мама, не кричи! Я не хочу с самого начала ломать жизнь ни себе, ни Насте. И, может, вы когда-нибудь простите меня. Все. Не плачь, пожалуйста! Пока.
Послышался звук упавшей на рычаг трубки и скрип кровати, прогнувшейся под весом тела.
Настя сделала еще пару шагов и очутилась в комнате. Шамиль лежал на кровати в джинсах и с голой грудью. Груз неразрешимой проблемы, над которой он мучился последние дни, спал с его плеч, и он мгновенно заснул. Раскинув руки, он лежал на спине, дыхание было ровным и спокойным, а лицо выражало полное умиротворение.
Настя подошла ближе и присела на краешек кровати. Она провела ладонью по красивым мышцам груди. Спустившись по руке, взяла его кисть в свои руки и мягко пожала пальцы. Шамиль слегка шевельнулся. Глубоко вздохнув, он перевернулся на бок к ней спиной и поежился от холода. Настя натянула на него одеяло и встала.
На комоде стояла фотография в рамке. Девушка грустно улыбнулась и погладила стекло. На снимке были изображены они с Шамилем на курорте год назад, когда только что познакомились. Фотография была действительно очень удачной. Черноволосый загорелый мужчина и белокурая девушка с локонами до пояса на высокой скале, а внизу синее-синее море. Настя поставила фотографию на место и посмотрела в большое зеркало, висевшее рядом. За окном начинало светать, и отраженные предметы постепенно приобретали резко очерченные формы и живые краски. Она с любопытством разглядывала вещи, находящиеся чудесным образом сразу в двух измерениях – по ту сторону стекла, в зазеркалье, и здесь, в комнате, за ее спиной. Два компьютера – один там, другой здесь. Два музыкальных центра, две одинаковые пальмы в деревянных кадушках. Только все как-то неправильно! И Настя не могла понять, что здесь не так. Она пристально вглядывалась в глубину темного зеркала и вдруг отшатнулась от него, будто увидела там призрак.
ЗЕРКАЛО ОТРАЖАЛО ВСЕ, КРОМЕ НЕЕ, НАСТИ!
В нем не было ни ее лица, ни тела, ни рук, ни ног. Не было ничего! Была только комната. Она протянула руки и потерла стекло, стараясь снять несуществующую пленку. Но ее отражение не появилось. Она посмотрела на свои ладони. Задравшиеся рукава одежды оголили запястья. Там, у самых сгибов кистей, показались совсем свежие, страшные багровые полоски рубцов от порезов чем-то острым. От порезов бритвой.
- Неужели ты это сделала? – спросила она ту, что должна была быть по другую сторону зеркала, но которой там не было. Потому что ее не было уже нигде. Совсем. Никогда. И не будет…
В проеме двери, ведущей в коридор, стояла высокая худая фигура в черном. Кивнув головой, незнакомец произнес:
- Пора. Ваше время истекло. Нас ждут там…
Настя в последний раз посмотрела на спящего Шамиля. По ее бледному, как полотно лицу текли слезы, и губы едва слышно шептали:
- Я буду любить тебя всегда. Прощай…
Незнакомец вышел, ведя за собой девушку. А через секунду они пропали. Исчезли совсем. И только ветер захлопнул за ними дверь.