Когда я наконец приехал в заснеженный гаражный комплекс на окраине Ист-Энда, Хамфри уже был там — судя по следам, почти заметённым снегом, трасгрессировал он сюда относительно давно. Он стоял ко мне спиной, и мне пришлось подойти почти вплотную, чтобы постучать его по плечу. Хамфри развернулся ко мне, и я увидел, что он преспокойно покуривал сигарету. От запаха табака у меня помутилось сознание; всё-таки, как говорится, бросая — бросай.
Мы были совершенно одни. Медленно падал снег. Было тихо, лишь далёкий вой собак нарушал эту тишину.
— Ну привет, — сказал Хамфри, оглядев меня с ног до головы. Я был не в лучшем виде: измученный бессонницей и непроходящими головными болями, уставший от бесконечных проверок и собственных мыслей. Я был зол на весь мир. А передо мной стоял главный виновник. Тот, кто нарушил мою относительно спокойную… нет, не жизнь. Существование.
— Привет, — отозвался я. — Ну дай наконец на тебя взглянуть.
— Смотри, — он сказал это так, словно делал мне одолжение. Я начинал заводиться. — Я только не пойму, зачем мы здесь-то встречаемся. Ты всерьёз думаешь, что кто-то за нами будет следить? — в его голосе слышалась насмешка. — Это паранойя, Люпин.
— А ты думаешь, что можно вот так, безнаказанно, нести с газетных страниц всё что угодно? — ответил я вопросом на вопрос с напускной холодностью, хотя внутри уже кипел от злости.
Хамфри вздохнул и скривился. Ему тоже было неприятно меня видеть.
— Знаешь, Тедди, — он нарочно произнёс моё имя в уменьшительной форме, чтобы надавить на больную мозоль. Так меня звала только бабушка. — Я что-то устал так, Тедди… Ты скажи просто, что тебе надо.
— Моя должность и вся моя карьера висят на волоске. Мне надо, чтобы ты нигде не вздумал ляпнуть хоть что-нибудь против меня. Всё и так уже на грани.
Хамфри усмехнулся. Он чувствовал себя хозяином положения и был прав. Теперь я зависел от него, а не наоборот, как это обычно бывало. Из-за этого я злился ещё больше.
— Святая Моргана! — скалясь от смеха, выговорил он. — Как же я устал от таких как ты, — добавил он уже серьёзно. — Которые меня учат, как мне жить. Не, ну если касаемо работы, то ради Мерлина, я согласен. Только не тебе решать, с кем мне общаться и кому что говорить. Понял? — он усмехнулся, откровенно издеваясь надо мной. — У тебя всё? Я пошёл…
Несколько секунд я стоял, не шевелясь. Голова трещала так, что мне казалось — от одного малейшего движения она взорвётся. А я хотел пожить ещё немного. Чтобы набить морду этому козлу, который внаглую, без всякой тени испуга или хотя бы настороженности, стоял передо мной и плевал мне в лицо.
— Стоять! — я схватил Хамфри за плечо и развернул к себе. — Ты что, не понял меня?!
— Да ты что, волчара, вконец обнаглел что ли? Я тебе не твои уроды из Оперативного. Со мной это не пройдёт, — уже спокойнее сказал он, и это спокойствие вывело меня окончательно.
— Это всё из-за тебя! — сказал я каким-то жутким голосом, который отказывался узнавать. — Сидел бы ты тихо и молчал! И люди все уходят из-за тебя и Поттера вашего! Это вы их всех подговорили! — заорал я в гневном бессильном исступлении.
— Ты чего несёшь? — так же спокойно сказал Хамфри. Потом заглянул мне в глаза. Я чувствовал, как моё лицо искажается от злости и боли в голове. — Я не пойму, ты пьяный что ли? Иди проспись, — снисходительно добавил он.
— Вы мешаете мне жить, скоты! Я вас ненавижу!
Ничего не соображая, я ударил его под дых, потом в подбородок, но он быстро ответил. Мы повалились на землю. Я подмял его под себя и начал молотить по ненавистной роже. Злоба, смешанная с ожесточением, разрывала меня; никогда ещё я не испытывал такой жажды мести. Хамфри издавал какие-то звуки, корчась от боли. Вдруг я услышал приглушённый скрип снега где-то за своей машиной. Я отвлёкся всего на миг, но соперник успел перевернуть меня на спину. Теперь уже он с диким рычанием превращал моё лицо в кровавое месиво. Я пытался отбиваться, и в один момент мне удалось оттолкнуть Хамфри и стремительно выхватить палочку из кармана.
Я выстрелил зелёным лучом… в воздух. Как ни безнадёжна была ситуация, данная мной присяга и остатки совести не позволяли посылать проклятие в безоружного, пусть и ненавистного мне урода, без предупредительного. Я направил палочку на Хамфри и поднялся с земли.
— Убери сейчас же! — ощетинился он.
— Я убью тебя! — всё тем же ненормальным чужим голосом кричал я. — Тебе всё это с рук не сойдёт! Любой, кто перейдёт мне дорогу, ответит за это!
— Да пошёл ты к дементорам, придурок, — злобно сказал он. — Я тебя не боюсь, ты понял? Ну давай, скажи эти два слова, чего ты? Ну! Ты мне даже одолжение сделаешь!
Он кричал, побуждая меня произнести заклятие. Но я не мог этого сделать. Просто не мог. Я видел, что он действительно меня не боится. Я видел, как сильно он меня презирает. Да что там… Я презирал сам себя. Мои руки тряслись, в голове стучала кровь, и я еле держался на ногах.
— Хочешь про себя правду узнать? — тихо и чётко сказал Хамфри, и я насторожился. — Ты больной обиженный урод. Тебя в детстве бабка недолюбила что ли? Знаю, что ты был обделён родительской заботой, поскольку у тебя вообще родителей считай не было. Но ты мне скажи, за что ж ты так людей-то ненавидишь, а?
Я стоял, не в силах опустить палочку и не в силах сделать что-нибудь, чтобы заставить Хамфри заткнуться. Каждое его слово отдавалось во мне глухим ударом. Подходя ближе, словно нарываясь на то, чтобы получить зелёный луч в лоб, он продолжал:
— Злобный гадкий пёс, который боится быть слабым. Боишься проиграть.
Это всё было про меня. Я не признавался себе сам. А он понял это и озвучил. Это было унизительно. Но я ничего не мог поделать.
— И ты мстишь всем. За то, что у тебя не было нормальной семьи, за то, что тебя никто не любит.
Его слова резали остатки моей души, если таковая была когда-то, кромсали меня на куски. Если бы я только мог проявлять эмоции… Но мне не было дано даже слёз. Я просто слушал свой приговор без права на апелляцию.
— Я тебя не боюсь, ты понял. Я тебя даже ненавидеть не могу. Потому что мне тебя видеть противно.
Хамфри не догадывался, насколько я сам себе был противен. Он подошёл вплотную, подставил лоб под кончик моей палочки и добавил:
— Ну давай, убей меня. Ну же! Убей! Ну чего ж ты?
Он засмеялся. Потом развернулся и пошёл к выходу из гаражей. А я так и стоял с волшебной палочкой в вытянутой руке, не способный на поступок. Но послать Аваду в спину я не мог. Это было бы окончательным позором для меня как для аврора.
По-прежнему посмеиваясь, Хамфри крутнулся на месте и исчез. Я наконец позволил себе опустить руку и упал на снег, не в силах больше сопротивляться.
Мысленно я проклинал тот день, когда родился. Я хотел смерти. Чтобы весь этот кошмар закончился. Я не имел права ходить по этой земле. Но у меня не хватало духу взять и пронзить ноющую башку смертоносным проклятием, прервав тем самым все мучения. Я был сам себе настолько омерзителен, что мечтал о внезапном кровоизлиянии или инфаркте, да даже о неизлечимой драконьей оспе. Я ощущал себя ничтожеством. Обезумев от боли, теперь уже не только в голове, я засмеялся истерическим нервным смехом, похожим на плач, исходившим словно не из моего горла.
Замолчав на секунду, чтобы набрать воздуха, я вновь услышал за спиной скрип снега под чьими-то ногами. Против меня был весь мир. Кто-то ещё хотел меня оскорбить, унизить, добить. Мало что соображая, я почти произнёс невербальное Непростительное, одновременно резко поворачиваясь и направляя палочку на того, кто рискнул подойти со спины.
Передо мной стояла Мари.