Джеральд хотел ответить что-то вроде «Почему? Кто это говорит?», но ощутил приступ непреодолимой сонливости и помимо своей воли закрыл глаза, погрузившись в обволакивающий кокон дремоты, а потом…
… он не помнил, как дошел до гостиной, и открыл её дверь, с трудом держась на ногах. Гости продолжали собираться. Усилием воли Джеральд заставил себя преодолеть дурноту и с дежурной улыбкой произнести традиционные слова приветствия. Многолетняя привычка к светскому общению делала свое дело, и уже через минуту он, приняв поздравления, непринужденно-механически говорил «Как я рад, миссис Карвейл, что вы все-таки приехали, несмотря на такую ужасную погоду… да, обещали, что шторм продлится еще два дня, и только потом погода начнет улучшаться… Как поживает ваша кузина Синтия?… Рад вас видеть, мистер Сандерсон… да, я слышал об этом, и отрицательно отношусь к этому законопроекту…». Другой, знающей, испуганной и растерянной частью своего сознания он пристально наблюдал за супругой. Анна выглядела веселой и жизнерадостной, бодро поддерживая короткие легкие разговоры, то и дело затягивавшими двоих-троих гостей в свои маленькие водовороты, но тень напряжения, принужденности и страха на ее лице могла ускользнуть от кого угодно, кроме Джеральда, за двадцать три года в деталях изучившего малейшие оттенки ее настроения. Один раз, во время паузы в мимолетных беседах, они оказались лицом к лицу, и Джеральд пристально посмотрел ей в глаза, собираясь тихо спросить «Анна, что это значит?», но не смог произнести ни слова, увидев ее ответный взгляд — холодный, тусклый и… как будто зовущий куда-то далеко, где должно быть лучше, чем здесь. Впрочем, уже в следующую секунду к ним подошли мистер и миссис Уилкинс, и дежурные улыбки вернулись на своё место, но чем внимательнее Джеральд смотрел на лица собеседников, тем сильнее становилось леденящее ощущение пустоты, словно перед ним были не люди, а механические куклы, у которых постепенно заканчивался завод или садилась батарейка. Произнеся что-то вежливое, он отошел в сторону, чтобы хоть немного собраться с мыслями, но в этот момент дворецкий торжественно пригласил всех к столу…
… Когда сэр Роберт Маклинни начал произносить первый тост, душераздирающее чувство враждебного окружения и близкого конца обострилось до предела, скручивая внутренности в тугой узел и полностью затмевая торжество. Захотелось вскочить из-за стола и бежать из этого места — быстро, не оглядываясь и невзирая на все приличия, но ноги отказались слушаться и словно парализованные приросли к полу. Он отчетливо видел, что тот бокал, в который Анна подмешала содержимое коричневого флакончика, исчез вместе с ней, и с того момента она не выходила из гостиной, но все же, глядя на ее белое лицо, полное плохо скрываемого тревожного предчувствия, лишь поднес бокал к губам и изобразил, что пригубил налитое в него «Мадам Клико».
«Надо как бы случайно уронить бокал на пол, чтобы слуги принесли новый», — решил он, готовясь сделать неловкое движение локтем, но в этот момент…
… обжигающий спазм раскаленным стальным обручем скрутил желудок и в следующее мгновение тошнотворной волной поднялся к горлу, парализовав дыхание. Сердце бешено забилось, а потом стало давать сбои…Удивление и страх ледяным вихрем пронеслись в голове, сменяясь непреодолимой слабостью, легкостью и пустотой. Последним, что увидел Джеральд сквозь надвигающуюся серую пелену, было полное ужаса лицо Анны, судорожно держащейся за горло, содрогающейся в конвульсиях и медленно оседающей на пол…
Они созерцали призрачно-зеленоватый огонь за решеткой камина в маленькой уютной комнате, похожей на их спальню… если, конечно, не считать того, что стены иногда становились полупрозрачными и покрывались колышущейся сероватой дымкой, а дверь не только не открывалась, но и каждый раз отбрасывала их назад невидимой упругой волной. Смотреть друг на друга не хотелось, впрочем, так же как и на заменяющий окно огромный экран, потому что разворачивающееся на нем действие было знакомым до боли и тошноты в самом буквальном смысле этих выражений. Первые несколько раз оно вызывало интерес, смешанный с гневом и страхом, но сейчас…
— Итак, мистер Малкольм Мэллори, вы дали леди Анне Мэллори яд, чтобы она подсыпала его и в бокал мужа, и в свой бокал. Потом, перед самым обедом выдали ей микстуру, уверяя, что это противоядие, которое ослабит действие яда и сделает отравление несмертельным, но убедит следствие в том, что кто-то из слуг хотел отравить их обоих. Вы уверяли леди Анну Мэллори, что после смерти ее мужа вы будете вместе, а на самом деле стремились как можно скорее избавиться от всех, кто мог предать огласке вашу связь с ней, а самое главное — расчистить путь к наследству. После смерти сэра Джеральда Мэллори и его супруги наследником становился их сын Уильям, но с учетом антисоциального образа жизни, который он вел, его устранение не стало бы для вас большой проблемой…, — в очередной раз подводил итоги частный детектив, объясняя суть дела полицейским, только что задержавшим преступника после умело спланированной провокации.