- Знаете, - Алена первой нарушила молчание, - ещё неделю назад я и подумать не могла о том, где буду сегодня. Не считала потусторонний мир реальным. А сейчас мне нереальным сном каким-то кажется то, что называют жизнью. Страдания, груз тяжести тела, какая-то тупая бесчувственность к людям и животным... а сегодня я с вороной разговаривала и даже летала в ней! Она покосилась на профессора, опасаясь, что слова эти его рассмешат, но он тепло улыбался. Осмелев, девушка продолжила: - В общем, теперь мне всё нравится, в этом новом существовании, кроме одного: я привязана к кладбищу. Почему? Отчего не могу улететь отсюда, стать, как птица, свободной? - Ты можешь улететь в птице, - кивнул Матвей Семенович, - но если хватит сил и энергии. Послушай, девочка, по сути-то то, что мы тут все после смерти пребываем, как бы это выразиться... неправильно, неестественно. Улетать и должны, как птицы, в другие пространства и миры. А мы здесь остаемся. Ты верно подметила - привязанные. К своим темам, к могилам. И силы нам дает лишь энергия этого мира, эманации живых и остаточные - ушедших. А это опасно для души. Ты ведь уже о мутных знаешь? Чрезмерное употребление энергии этого мира, силы живущих в нем, для души без тела гибельно. - Душа деградирует? - Да, можно и так сказать. В любом случае - тяжелеет и улететь отсюда не может, скитается, как свинцовая, по земле. - А если не питаться этой энергией? - Вот тут у меня лишь теории на этот счет есть, - пожал плечами старик, - могу поделиться. Душа покидает этот мир, когда истлевает тело, когда оно совсем распадется и «отпустит» её. А до сих пор она нуждается в поддержке, в энергии. Иначе истончается, как здесь говорят, и что там с ней происходит дальше - неизвестно. Может быть и впрямь уходит куда положено. Те, кто вознеслись, уже не вернулись, чтоб рассказать. - А вы видели таких, как это происходит? - Видел. Пару раз. Мало кто возносится быстро после появления здесь. И насчет сроков у меня тоже есть кое какие соображения. - Вы говорите, что тело должно разложиться, как залог освобождения, - задумалась Алена, - и другого варианта нет? - Есть ещё кремация. Не слишком распространена она в нашем обществе, однако, чудится мне - это совсем другой путь для души. - Нет тела - нет проблемы? - ляпнула девушка. Матей Семенович рассмеялся. - Сдается мне так. И, думаю, душа освобождается как раз в момент сжигания. Потому что одна душа всё-таки вернулась... иди-ка сюда, покажу... Он поманил спутницы чуть в сторонку и через пару шагов указал на могилку - ухоженную, симпатичную, с каменным вычурным крестом. По некоторым признакам - свежую. Но по энергетике - пустую. - На самом деле, ей много лет. С пару десятков назад здесь Алексея Петровича похоронили, замечательный был мужик, добродушный, люди его любили. Потому часто вспоминали и навещали, не было недостатка в энергии. А чаще всех жена приходила. Все эти годы. Пару лет назад и её похоронили тут. - В одной могиле? - Алена ошарашено воззрилась на профессора. Она слышала про недостаток мест на кладбищах, но не до такой же степени... - Так, - кивнул он, - здесь же. Пелагея Васильевна была крайне против гробов и отдельных могил, завещала тело кремировать. А вот что дальше с прахом делать не уточнила. Дети выполнили всё, как положено, последнюю волю, так сказать. А урну с прахом прикопали к мужу её, отцу своему. И ни разу я здесь не видел призрака Пелагеи. Алексей Петрович уж как убивался, что он всё ещё на земле, а любимая его Душенька свободна и не свиделись после смерти. Погоревал ещё с месяц, потом раздал сам свою энергию желающим, истончился и вознесся. - В смысле, ушел, пропал? - Нет, именно вознесся. Я был рядом, уговаривал его не глупить, не послушал. А в тот самый момент он закричал вдруг: «Матвей, я вижу её! Пелагеюшку мою!» Устремился вверх. А я глянул и вроде бы тоже что-то такое увидел - силуэт или нет, непонятно, но к нему Петрович и улетел. - И тело не удержало? - Оно к тому времени уже разложилось и превратилось в прах. Однако, не все души даже после этого мир живых покидают. Привыкают здесь, плотнеют на энергиях, да и боязно в никуда отправляться. Другое дело, наверное, когда ты умираешь и сразу возносишься, не успев осознать, что больше не принадлежишь этой стороне. Или гибнешь так, что связь с телом рвется сама. - Да уж... - Алена обдумывала услышанное, - Матвей Семенович, а можно вас расспросить о личном? Вы-то как умерли. Если не секрет. - Здесь нет секретов ни у кого, ни от кого, - то ли рассмеялся, то и посетовал старик, - поживешь немного, пообвыкнешь, сама научишься читать других, как книги. А скончался я от инфаркта. Подлый скосил прямо посреди лекции, в разгар учебного года. Обидно, ведь студенты так меня любили, как, впрочем, и я их. До того любили, что отрезали мне путь к свободе, обрекли на жизнь вечную тут. Он вздохнул так протяжно и безысходно, что Алена поежилась: - Как это? Вас помимо тела ограничивает сила их памяти? - Даже когда меня забудут все до единого, придется перебиваться, как говорит Геннадий, подножным кормом, потому что от тушки моей мертвой мне не освободиться, увы. Заботливые коллеги и благодарные студенты решили увековечить и...забальзамировали её. Теперь вот не разлагаюсь, сплю в могиле, как на камнях, как йог. Так-то привык и смирился уже, да и мемориальная доска на стене института худо-бедно кормит остатками памяти, но всё-таки не думал, что после жизни вот так застряну. Алена содрогнулась, осознав всю глубину его отчаянного положения. - В общем, я тут теперь вроде старожила и по совместитель