арались шуметь, как можно меньше. Изнуренное болезнью тело, в перерывах между провалами в спасительное забытье, реагировало на малейшие звуки очень обостренно. И вот забота превратилась в привычку. Даже теперь папа произнес «входи скорее» шепотом. Девушка прошлась по квартире, замирая от привычных, но уже подзабытых вещей: вида мебели, картин на стенах - так давно не покидала своей комнаты, что всё это казалось старым добрым сновидением. На кухне тикали ходики и тихонечко шипел на плите кофе в турке: папа собирался на работу. Как же грустно, что невозможно чувствовать аромат! Что угодно отдала бы сейчас за этот запах, щекочущий ноздри, за возможность окунуть лицо вон в тот пышный букет тюльпанов на столешнице, вдохнуть их благоухание... Смахнув слезы, взглянув напоследок на ссутулившуюся спину отца, Алена покинула кухню. Мама всегда вставала рано, чтоб папу накормить и проводить, так где же она? В последние дни вообще не спала, всё время сидела в её комнате, прислушиваясь, ловя каждый вздох дочери, стараясь предугадать любую потребность. Входить в свою комнату, ставшую на долгие недели темницей, Алена ой как не хотела. Но, по-видимому, мама была там. И правда - откинувшись, дремала в кресле у окна, полубоком к сиротливо пустой, гладко застеленной кровати дочери. Словно всё ещё ждала, когда та очнется, позовет. Когда снова можно будет ощутить себя нужной. Памятуя наставления Ангелины, Алена подошла к креслу, обогнула его и присела на корточки рядом с матерью. Серое, изможденное лицо, испещренное грустными морщинками, такое родное, так рядом... забрать её боль. Протянула руку, коснулась щеки, легонько провела невесомыми пальцами по ней. Мама во сне вяло встрепенулась, будто почувствовала, мышцы лица расслабились. Алена погладила её лоб и волосы. И в этот момент мама проснулась. Она дернулась, бросила быстрый взгляд на кровать, словно была готова поспешить на помощь своей девочке, а потом обмякла. Закрыла глаза. Но Алена знала, что мама не спит, её сердце билось так, что было слышно душе, которая присела у ног неподвижно. - Доченька... - прошептала мама, не открывая глаз. Если бы Алена могла плакать, она бы уже заливалась слезами - так невыносимо было видеть страдания близкого человека. Почему? Зачем всё это? Ей уже хорошо, легко, она освободилась от боли и зависимости от других, которых только мучила своим состоянием. Это надо праздновать, а не скорбеть! Девушка в смятении встала, прошлась по комнате, стремясь успокоиться. Она сейчас так пульсировала тоской и сочувствием, что могла нечаянно хлебнуть из мамы энергию. А этого было делать категорически нельзя. Ангелина учила, что если человек очень бурно тоскует по ушедшему, призрак может помочь - немного выпить, ровно столько, чтоб покинутый уснул, а во сне видел радужные сны. Если близкий уже пришел в себя - можно поделиться с ним своей энергией, чтоб он снова начал жить, как и прежде, активно, радостно. Но мама сейчас словно застряла между двумя измерениями: опустошена и разбита морально, если выпить - она заболеет, если дать - ещё глубже погрузится в пучину тоски. Если бы плакала и кричала - тогда да. А что делать, когда она пребывает в таком вот окаменелом состоянии? Алена повернулась и увидела на тумбочке свой портрет в обрамлении черной ленты, цветы, горящую лампадку. От огня шло невероятное тепло, струилось в пространство. Приблизилась, протянула ладони, с удовольствием насыщаясь его энергией. Пламя заколыхалось, заплясало, как бешеное, стремясь удовлетворить жадную потребность в тепле. Ангелина сказала, что свечи, поставленные для души ушедшего, и лампадки, любой священный огонь, зажженный во имя, дает им силы. С благодарностью Алена повернулась к маме и увидела, как та смотрит прямо в упор на неё. - Аленушка?.. - прошептала она полувопросительно, - доченька, это ты? Словно мгновенно во рту пересохло. Алена смотрела на мать, та - на неё. Видит? - Пришла, - мама слабо улыбнулась, - мне так плохо без тебя... - Мамочка! - Алена шагнула ближе. Мама протянула к ней руки, и дочка сжала её ладони в своих. Как печально, что лишь она может ощущать прикосновения, живой человек не чувствует слишком тонкую материю. Но мама, видимо, сейчас была на той грани, на которой такие вещи перестают подчиняться общим правилам. Она, вся дрожа, сжала тонкие пальцы дочери, слезы покатились по щекам. - Доченька, родная моя, скажи мне, как ты? Где сейчас и хорошо ли тебе? - Мам, у меня всё прекрасно. Не плачь, пожалуйста, - взмолилась Алена, - не рви себе сердце! Ты нужна папе, ему тоже плохо. А мне уже хорошо. Ничего не болит, не страдаю больше... И я тут не одна. - Тогда я рада, - вдруг сказала мама, закрыла глаза, - наверное, схожу с ума уже, вот вижу тебя, говорю с тобой. Но так счастлива, что снова могу прикоснуться, обнять! Она тяжело поднялась и потянулась к дочке. Но объятий не получилось. Всему есть предел, и Алена без привычного физического тела не смогла бы удержать маму, упавшую ей на грудь. Та покачнулась, потеряв равновесие. Махнула руками, пытаясь опереться на пустоту. И вдруг грузно осела на пол, сжав дрожащей рукой левую грудь, захрипела. - Мама... мама, что с тобой... тебе плохо?! Но она лишь хрипела, силясь что-то сказать. - Папа! - Аленка заметалась по комнате, рванула на кухню. Отца там не было. Вероятно, тихонечко, чтоб не будить никого, уже ушел на работу. Бабушкина комната тоже была пуста - лишь записка на двери - «ушла за продуктами, Лизу не буди, пусть отдохнет». Что же делать? Она сама ведь даже «Скорую» вызвать не может! - Мама, как тебе помочь? - закричала Алена, вбегая обратно. Она совсем не хотела ещё одних похорон в этом доме. Поэтому, не мешкая больше, опустилась к лежащему без сознания самому дорогому человеку, положила на неё руки и принялась вливать, закачивать все силы, которые у неё были. Закусив губу, шептала: «мамочка, очнись, мамочка, очнись...» и отдавала ей свою энергию, прямо в сердце. Вскоре ощутила, что воздух вокруг становится каким-то слишком плотным, сдавливающим, удушливым. Посмотрела на свои руки - они истончились настолько, что на фоне ковра практически не было видно. Алена вздрогнула. Ангелина предупреждала, что нельзя отдавать себя всю. Иначе конец. Но здесь умирал её самый близкий человек. Выбирать не приходилось. Однако, глянув на маму, девушка радостно вздрогнула. Порозовевшая и умиротворенная, её мамулечка спокойно спала. Сердце вновь билось хорошо и размеренно. Её усилий было достаточно. Когда проснется, будет вспоминать радужные образы, что привиделись ей, распрощается с тоской в сердце, вернется к полноценной жизни. Это того стоило. Захотелось укрыть маму чем-то, но сил не хватило даже на то, чтоб взять в руки материальную вещь вроде пледа. Напоследок наклонившись и поцеловав родную щеку, Алена поплелась к лампадке, прильнула жадно к её огню. Пила, пила его, захлебываясь, впитывая в себя, наматывая золотые сияющие нити на всё четче и четче проступающие руки. А потом, восстановившись, отправилась гулять по квартире. Ей вдруг захотелось взглянуть на себя в зеркало, но они все оказались завешаны. Да и Ангелина предупреждала, чтоб не смела к открытым зеркалам даже приближаться, они словно магниты - не успеешь глазом моргнуть, как внутри окажешься, а это - ловушка. Оттуда не выбраться. Зазеркальная же квартира кишит такими вот духами и сущностями, которые случайно провалились в её недра и теперь не имеют хода обратно, а таких, как она, зовут и заманивают, чтоб скушать. Борясь с искушением всё-таки хоть одним глазком, девушка взяла себя в руки и перешагнула порог квартиры.