На ближайшем полустанке дверь закрыли, и видение свободы исчезло».
Виктор Бердинских в «Истории одного лагеря» (Вятлаг) тоже замечает: «Чаще всего “уходили в бега” уголовники. Политзаключённые совершали побеги крайне редко: подавляющее большинство “пятьдесят восьмой” твердо верили в конечное “торжество советской власти”, в ее “справедливость”, были убеждены в своей правоте и невиновности, ждали смерти Сталина и амнистии».
Жак Росси в своём «Справочнике по ГУЛАГу» тоже отмечает, что в побеги действительно уходили большей частью именно блатные: «Из лагерей… бегут прежде всего на всё готовые рецидивисты или более мелкие урки, для которых побег — своего рода экскурсия, после которой добровольно возвращаются. Очень редки побеги политических». Да и Солженицын пишет:
«Ворам… давали 82-ю статью (чистый побег) и всего два года, но за воровство и грабёж до 1947 года они тоже не получали больше двух лет, так что величины сравнимые. К тому ж в лагере у них был “дом родной”, в лагере они не голодали, не работали — прямой расчёт им был не бежать, а отсиживать срок, тем более что всегда могли выйти льготы или амнистия. Побег для воров — лишь игра сытого здорового тела да взрыв нетерпеливой жадности: гульнуть, ограбить, выпить, изнасиловать, покрасоваться. По-серьёзному бежали из них только бандиты и убийцы с тяжелыми сроками».
Однако я бы не был столь категоричен. Во-первых, не всегда для воровского сословия в ГУЛАГе была такая уж «лафа». Во время Великой Отечественной, по воспоминаниям многих лагерников, и на Колыме, и в Норильске, и в других местах воры вынуждены были работать; по этому поводу у них даже была специальная сходка. Дело в том, что в военное время действовала инструкция, согласно которой если заключённый не приступал к работе после двукратного предупреждения, караул имел право стрелять на поражение. И голодать в этот период «блатному братству» тоже порою приходилось. Однако в целом замечание верное в той части, что профессиональные уголовники чувствовали себя в местах лишения свободы зачастую не хуже (если не лучше), чем на свободе. Тюрьма и лагерь их не пугали. Не случайно и до сих пор чрезвычайно живуч уголовный афоризм-девиз — «Мой дом — тюрьма». Напомним, что по старому «воровскому закону» честный вор не мог иметь дом, имущество, обязан был отказаться от родных, не жениться… То есть он ничем не был связан со свободой.
И насчёт сроков за побег тоже не совсем верно. Да, до 1947 года с его драконовскими указами «четыре шестых» блатные бегали потому, что наказание в случае поимки было незначительным. Но после увеличения этого наказания бежать стали в разы больше! Именно потому, что терять всё равно нечего. Ну, добавят с «червонца» (или «пятнашки») до «четвертака» — и 10–15, и 25 лет лишения свободы для блатаря были почти одинаково громадными, необозримыми сроками, и ему нечего было терять.
Конечно, для «политиков» совершенно не характерно то мировоззрение, которое выражено в последнем куплете многих «традиционных» версий:
Какие «дали»?! «Контрики» о такой свободе в лагерях не мечтали. Повторяю — были исключения, но они лишь подтверждали правила. Основная же масса «политиков» была инертна. Семён Милосердов, попавший в лесной лагерь прямо со студенческой скамьи, горько сетовал:
Под сталинскими соколами автор подразумевал не боевых лётчиков военных лет (именно за ними в советской пропаганде закрепилось это гордое название), а бывших бойцов и командиров, попавших в лагеря после войны.
И вот тут я решительно не соглашусь с вышеупомянутыми исследователями. «Вояки» представляли собой несколько иное явление, нежели «контрики» в целом. Часть из них в первые послевоенные годы, к сожалению, влилась в ряды советского криминального мира. Попав в лагеря, с 1947 года немало таких людей становились «суками», помогая начальству зон бороться против воров (хотя, по большому счёту, «суками» в классическом понимании эти бывшие фронтовики не были, поскольку не являлись допрежь ворами, а потому и не могли порвать с воровскими традициями). Другие образовали в ГУЛАГе особую «масть», которая так и называлась — «вояки». В воспоминаниях многих лагерников можно встретить упоминание о таких сидельцах, с которыми воры предпочитали не связываться.