Так вот, бывшие военные нередко вместе с блатными уходили в побеги, поднимали вооружённые восстания. А между тем большинство таких «вояк» «чалились» именно по политической 58-й статье за измену Родине, шпионаж, контрреволюционную деятельность, восхваление иностранной техники и прочее! «Политиками» были и повстанцы всех видов, которые воевали на стороне гитлеровской Германии — от власовцев до бандеровцев. Даже немало уголовников попадали в лагеря по политическим статьям.
Да, конечно, песня «По тундре» по настрою, тональности изначально всё-таки была блатной. Однако не будем сбрасывать со счетов и «политиков», и «бытовиков». О них нам ещё предстоит поговорить отдельно.
«Вохра нас окружила…»
Пришла пора наконец поговорить о побегах. Куда же без них в такой специфической песне? Разумеется, у многих побегушников были свои причины рваться на волю. Однако стремление к свободе для человека — чувство отчасти иррациональное. Поэтому порою бежали даже люди, которым не было смысла совершать подобный поступок. Случались побеги за несколько месяцев до освобождения, или у «малосрочников», которые, как говорится, «свой срок могли на одной ноге у параши отстоять». В «Архипелаге ГУЛАГ» по этому поводу замечено:
«Чехов говорит, что если арестант — не философ, которому при всех обстоятельствах одинаково хорошо (или скажем так: который может уйти в себя), то не хотеть бежать он не может и не должен!
Не должен не хотеть! — вот императив вольной души. Правда, туземцы Архипелага далеко не таковы, они смирней намного. Но и среди них всегда есть те, кто обдумывает побег или вот-вот пойдёт. Постоянные там и сям побеги, пусть неудавшиеся — верное доказательство, что ещё не утеряна энергия зэков».
Существовало общее определение побега — «переменить участь» (или «поменять судьбу»). Выражение старое, каторжанское, но вот дожило до сталинских времён. А ещё весёлый лагерный люд говаривал в таких случаях издевательски: «Остался должен прокурору». Впрочем, ту же самую присказку использовали в отношении тех, кто умер в лагере, недотянув до конца срока: «Это был один из товарищей Спирина, голодное изнурение которого дошло уже до необратимой степени “Д-3”, и он, пролежав в нашей больнице месяца полтора, умер. Про него ещё говорили, что он “остался должен” прокурору больше двенадцати лет» (Григорий Демидов. «Дубарь»).
Однако были и свои, региональные особенности. Как писал Жак Росси в «Справочнике по ГУЛАГу»: «В умеренной полосе СССР самым благоприятным сезоном для побегов считают весну и лето. В Заполярье же предпочитают ждать, пока замёрзнут непролазные болота и исчезнет мошкара, а снежный покров тундры станет твёрдым».
На Колыме побег называли — «уйти во льды» или «встать на лыжи» («лыжи навострить» — подготовиться к побегу). Это означало чаще раннюю весну. Однако бегали и коротким (два месяца) колымским летом. Так что существовал и другой вариант обозначения побега — «уйти во мхи».
Вот что пишет по этому поводу Варлам Шаламов в очерке «Зелёный прокурор»:
«Неволя становится невыносимой весной — так бывает везде и всегда… Путешествие по тайге возможно только летом, когда можно, если продукты кончатся, есть траву, грибы, ягоды, корни растений, печь лепёшки из растёртого в муку ягеля оленьего мха, ловить мышей-полёвок, бурундуков, белок, кедровок, зайцев…»
Кстати, о «зелёном прокуроре». Это ироническое выражение тоже возникло ещё на царской каторге и стало традиционным для многих поколений сидельцев. Солженицын отмечает: «“Зелёным прокурором” называют зэки побег. Это — единственный популярный среди них прокурор. Как и другие прокуроры, он много дел оставляет в прежнем положении, и даже ещё более тяжёлом, но иногда освобождает и вчистую. Он есть — зеленый лес, он есть — кусты и трава-мурава».
В Воркуте под «зелёным прокурором» подразумевались поздняя весна и лето. То есть «когда тундра наденет свой зелёный наряд».
Впрочем, если говорить о республике Коми и о Воркуте с окрестностями, надо заметить, что песенные побегушники выбрали не лучший способ — по тундре, да ещё по железной дороге… Понятно, что от тундры никуда не деться. И Воркута в тундре расположена, и многие другие лагеря. В этом смысле характерен отрывок из «Истории одной зечки» Екатерины Матвеевой: