И всё же особенно запомнились гулаговским узникам именно сектанты. Именно им блатной фольклор обязан появлением поговорки «По субботам не работам, а суббота — каждый день». Эта присказка вошла даже в ряд лагерных песен. Та же Евгения Гинзбург вспоминает:
«Больше часа стояли мы у вахты возле ворот, коченея… и слушая пение блатных. Пританцовывая, они вопили:
Я всегда утверждал, что поговорка о субботе связана с еврейской «ветвью» уголовного фольклора. Что вполне понятно, поскольку шаббат (суббота) у евреев считается днём, когда работать вообще запрещено. Однако, думается, в арестантском фольклоре такой запрет появился как раз благодаря именно русским сектантам. Обратимся к мемуарам донского писателя Гавриила Колесникова «Лихолетье» (дело происходит на Колыме в конце 1930-х):
«Помню я одного сектанта. Молодой. Страшно сильный, хотя и некрупный, а по духу настоящий протопоп Аввакум. Был он тихий, безотказный, безропотный, очень добрый и неназойливо услужливый. Такие спокойно, без позы идут на расстрел вместо товарища. И работник редкостной мощи: сколько он колымской земли перелопатил. По его твёрдому убеждению, суббота принадлежала богу и была нерабочим днём. И в этот день все силы ада ополчались против него. Собаки. Солдаты. Нарядчики. Карцер. Голод. Пинки. Кулаки. Сапоги. Приклады. Он молился на верхних нарах, и его с размаху сталкивали наземь, а потом, заарканив лямкой, по каменистой колымской дороге волокли километра за три в забой. Так было каждую субботу, годами. Но так и не нашлось в лагере силы сильнее его духа. Только вспыхивал он в дни истязаний, нет, не божественным, а скорее сатанинским огнём, и кричал своему богу, не то грозя, не то ликуя:
— За тя, Господи, погибаю!»
Вот такой сектантский отголосок еврейского шаббата. К слову сказать, во многих русских деревнях выходным традиционно тоже считалась суббота — «банный день»…
Высоко оценивал сектантов и Варлам Шаламов в одном из писем Солженицыну (ноябрь 1962 года), давая характеристику Алёшке-сектанту — персонажу повести «Один день Ивана Денисовича»: «Необычайно правдивой фигурой в повести, авторской удачей, не уступающей главному герою, я считаю Алёшку, сектанта, и вот почему. За двадцать лет, что я провёл в лагерях и около них, я пришёл к твёрдому выводу — сумма многолетних, многочисленных наблюдений, — что если в лагере и были люди, которые, несмотря на все ужасы, побои и холод, непосильную работу, сохранили и сохраняли неизменно человеческие черты, — это сектанты и вообще религиозники, включая и православных попов. Конечно, были отдельные хорошие люди и из других “групп населения”, но это были только одиночки, да и, пожалуй, до случая, пока не было слишком тяжело. Сектанты же всегда оставались людьми».
Характеристика верующих замечательная. С одним уточнением: Алёшка был баптистом, а баптисты считают себя не сектантами, а христианской Церковью. Именно их особо выделяет как стойких поборников своей веры Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»:
«…Вера у них — очень твёрдая, чистая, горячая, помогала им переносить каторгу, не колебнувшись и не разрушившись душой. Все они честны, негневливы, трудолюбивы, отзывчивы, преданы Христу.
Именно потому и искореняют их так решительно. В 1948–50 годах только за принадлежность к баптистской общине многие сотни их получали по 25 лет заключения и отправлялись в Особлаги».
Замечательно описывает стойкость верующих газета «Протестант» в очерке «ГУЛАГ — испытание для христиан СССР»:
«В своих “Воспоминаниях” М. М. Ермолаев, работавший на лесоповале в Коми, отмечает, как его поразили евангелисты и староверы. Они относились к тяжёлой физической работе как к испытанию, посланному Богом, почти желанному, которое нужно было пройти, преодолеть. Верующие, как и некоторые из политических заключённых, помогали новичкам в артели выполнить норму, чего никогда не делали уголовники. Те, выполнив свою норму, прохлаждались, посмеивались, а то и издевались над выбивавшимися из сил людьми. Верующие же становились в пару со слабыми и тянули их, беря дополнительно к своей часть их нормы. Этим они давали возможность новичку привыкнуть к тяжёлой работе, зацепиться и выжить…
Говорить о Боге было опасно. Лагерная администрация строго наказывала тех, кто активно распространял весть о Христе, и старалась не допустить духовного общения христиан, их совместных молитв. Если начальство узнавало о таких собраниях, то пресекало их, переводя верующих в другие места. Братьев всячески стремились разъединить, но их порой оказывалось слишком много, поэтому вообще пресечь духовное общение не удавалось. Верующие собирались тайно. За участие в запрещённых собраниях сажали в штрафной изолятор или даже увеличивали лагерный срок…