По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Итак, что касается песни «Рано утром проснёшься и раскроешь газету…», действительно есть некоторые основания считать, что её автором является Владимир Высоцкий. Хотя это, конечно, лишь предположение, которое требует более весомых, неопровержимых доказательств.

«Мариинское небо»

Песня «По тундре» сегодня является, можно сказать, знаковым произведением, классикой уголовного фольклора, звучит в шансонных концертах, цитируется в статьях — и не только о ГУЛАГе… Но, если бы ограничивалось только этим, её можно было бы причислить к памятникам истории советского периода. Однако песня продолжает жить, изменяясь, приспосабливаясь к новым временам, иным реалиям.

Так, несколько лет назад я получил письмо от Александра Рвова, в котором он сообщает:

«Один мой сокурсник кончал школу-интернат в Мариинске, городишке 5-ти зон, из коих 2 пересылки и 1 крытка. И он всё пел песню “Мариинское небо”. Как я понимаю, это почти неузнаваемый вариант известной “По тундре, по железной дороге…” на ту же мелодию, правда, в минорном ключе. В “Гавани…” я её слышал, но с совсем другими словами и без последнего куплета (там всё кончалось расстрелом). Если Вы её не знаете, то вот извольте ознакомиться с сим образчиком отнюдь не блатной песни. Ну, а ежели известна Вам эта вещица, то прошу прощения за беспокойство.

Мариинское небо опустилось над нами,
И голодным этапом нас с тобой поведут.
Мама, милая мама, что за люди в бушлатах,
В оцепленье конвоя, всё идут и идут?

Это было весною, расцветающим маем;
Трое их осуждённых из-под стражи ушли.
На седьмом километре их собаки догнали,
Их чекисты поймали, на расстрел повели.

Их поставили к стенке, повернули спиною,
Грохнул залп автоматов, и упали они,
И по трупам кровавым, как по тряпкам ненужным,
Зарядив автоматы, шесть чекистов прошли.

Приезжаю домой я, плачут ели и сосны,
Плачет маленький мальчик, он устал меня ждать.
Нас растили бураны, воспитала нас вьюга,
Лишь приклад автомата нас сумел приласкать».

Действительно, мне эта «вещица» была известна, но без привязки к Мариинску и тамошней колонии для несовершеннолетних. Например, филолог Екатерина Ефимова, изучающая тюремную субкультуру, записала похожий вариант в одной из женских колоний (конец 1990-х годов):

Я сижу за решеткой, мама, пью особую водку.
Пью особую водку и плюю в потолок.
Предо мной не икона, мама, а запретная зона,
И на вышке маячит полупьяный конвой.

Я тебя не ругаю, мама, ни за что не ругаю.
Ну зачем ты так рано в ДВК[12] отдала?
Мы сегодня с друзьями, мама, в жизнь иную вступаем,
Ведь для нас пролетела золотая пора.

Это было весною, мама, когда всё зеленело.
Трое из заключённых из-под стражи ушли.
На восьмом километре, мама, их собаки догнали,
Повязали чекисты, на расстрел повели.

Их поставили к стенке, мама, развернули спиною.
Грянул залп автоматов, и упали они.
И по трупам невинным, мама, как по тряпкам ненужным,
Разрядив автоматы, три чекиста прошли.

На крутом косогоре, мама, стоит крест деревянный.
Его девушка нежно прижимает к груди.
Перед ней не икона, мама, а запретная зона,
И на вышке маячит полупьяный конвой.

Совершенно очевидна связь и первой, и второй версии с песней «По тундре» путём заимствования отдельных строк (и даже куплета). В то же время несомненно, что своё вдохновение неведомые сочинители черпали и из песни «Споём, жиган» («Пацаночка»):

12

ДВК — возможно, аббревиатура от «детская воспитательная колония», хотя официально такие учреждения назывались ВТК (воспитательно-трудовая колония), а позже — просто ВК для несовершеннолетних. С другой стороны, речь может идти о заключённых Димитровградской воспитательной колонии в Ульяновской области, которая тоже обозначается аббревиатурой ДВК.