Амади получает от хозяина маяка разрешение: желающие могут подняться. Узкая лесенка крутым винтом ведет на самый верх башни — к сложному сооружению из зеркал-отражателей мощного дугового светильника. Блестят начищенные маховички и рукоятки, пахнет разогретым маслом.
«Одним духом» взобраться сюда невозможно. Преодолеешь десять, двадцать ступенек — и уже кружится голова. Передохнув, двигаемся дальше — виток за витком по бесконечной лесенке спирали.
Наконец, достигаем площадки, узким венчиком опоясывающей вершину маяка. Она огорожена металлическими перилами. Посмотришь вниз — захватывает дух. Нам что-то кричат снизу, но голоса сюда не долетают…
Однажды на Джербе мы увидели поселение, чем-то напоминающее те времена, когда наши предки едва научились делать соломенные крыши над головой, добывать огонь и пользоваться трезубцами, охотясь за рыбой.
Перед нами — беседки-хижины без стен: четыре столба и крыша из пальмовых листьев. Вместо кроватей — сооружения из ветвей и травы, соломенные подстилки…
Казалось, что мы очутились вдруг в древнем заброшенном стойбище дикарей, тем более, что кругом не было ни души. Но тут же возникло сомнение. Как объяснить, что стойбище огорожено вполне современным забором, а у входа красуется довольно распространенное в нашем веке объявление: «Посторонним вход строго воспрещен!».
Упоминание об этом странном, на первый взгляд, поселении можно найти в описаниях многих путешественников, побывавших на Джербе. Одни склонны считать, что это вполне безобидное пристанище «дикарей», понимая под этим довольно многочисленное «племя» курортников, встречающихся и у нас в Крыму или на Кавказе, лишенных по каким-то причинам возможности пользоваться благоустроенными санаториями и гостиницами. Другие — они ближе к истине — объясняют не совсем обычные условия пребывания на таком превосходном курорте просто «чудачеством» богатых туристов: «Им, очевидно, надоел комфорт первоклассных отелей. Вот они и «оригинальничают», поселяясь в древних хижинах…».
В действительности же на благоуханном острове Джерба за «цивилизованным» забором находят себе пристанище так называемые нудисты.
«Наш дом — наша крепость…»
Это не религиозная секта. Это не фанатики, ищущие спасения от дьявольских наваждений и соблазнов в укромном, заброшенном уголке земного шара. Это не вегетарианцы XX века, довольствующиеся вместо мяса плодами и кореньями. Это состоятельные, богатые люди, изобретающие для себя от безделья развлечения изысканные, особенные, «щекочущие нервы».
«Нудизмом» увлекаются представители аристократиче-<ких кругов не какой-то одной страны, скажем, Франции, Англии или Западной Германии. У них есть свой международный клуб. Вступающие в него независимо от гражданства, будь то мужчина или женщина, отвергают всякую одежду.
Членам «клубов обнаженных», если они живут в Европе, приходится нелегко. Попробуй продемонстрировать свою принадлежность к «нудизму», прогуливаясь по Оксфорд-стрит или Елисейским полям!
В Лондоне, правда, нашли выход. Здесь открыли несколько «специализированных» кинозалов, на экранах которых демонстрируются эротические и порнографические фильмы. Некоторые лондонские кинотеатры показывают исключительно «нудистскую» программу — своеобразный отчет о деятельности «клубов обнаженных».
Однако кинопленка и экран не могут удовлетворить «нудистов». Им нужен простор. Тогда-то и выискивается удобное во всех отношениях место вроде тихого и безлюдного берега острова Джербы, где можно вволю насладиться точным соблюдением «нудистских» правил…
По свидетельству очевидцев, приезжающие в этот лагерь постояльцы оставляют за забором не только свои автомашины, но и все принадлежности туалета, которыми пользуется ныне живущее на земле человечество.
Вместо плавок выдаются набедренные повязки из пальмовых листьев. Франки, фунты стерлингов, доллары переводятся по «нудистскому» курсу в… ракушки. В ресторанах и барах этого поселения за крепкие напитки и коктейли расплачиваются не бумажными купюрами, а натуральными ракушками с присохшими к ним песчинками.
По календарю — октябрь. Пусто вокруг. «Нудисты» давно дома. Одинока и сиротлива заброшенная танцевальная веранда. Около бара — пустые ящики с посудой из-под крепких напитков, с бутылочками кока-колы. Тонкий слой песка занес пол хижин, спрятанных под непрочным покровом пожелтевших лиственных крыш…
Еще одно утро на Джербе. До завтрака выхожу за ворота отеля «Дар Фаиза» (он находится в городке Хумт-Сук). Удивительная тишина. Только песок скрипит под ногами. Солнце уже взошло, но через плотную листву старых платанов, образующих аллею, его лучи пробиваются с трудом. Иду не торопясь. Навстречу — ни души.
Но вот из одного переулочка вышел юноша в белой рубашке с портфелем в руках. Следом за ним появились еще двое. Куда они идут?
Оказывается, рядом с нашим отелем — новая школа. На школьном дворе уже собираются группками одноклассники. Прямо на ступеньках у входа в одноэтажное белое здание школы уселись трое ребят. На коленях у одного — раскрытый учебник. Мальчишки спокойно и деловито что-то обсуждают. К ним подходят другие…
Иду дальше и встречаю все новых и новых школьников. Солнце поднимается выше, скоро зазвенит звонок, приглашая юных граждан Джербы в классы…
«Там мир и счастье дарит людям море», — говорится о Джербе в одной из тунисских песен.
Густав Флобер писал об этом острове: «Воздух здесь такой сладкий, что он заставляет держаться в отдалении саму смерть».
Мальчишки, которых я видел у здания школы на платановой аллее, может быть, и не знают, что писал об их родном острове французский писатель Густав Флобер. Но мне припомнилось еще одно изречение, соединяющее воедино понятие и о воздухе, и о счастье: «Счастье, как воздух. Когда дышишь, — его не замечаешь. Но попробуй отними у человека воздух, и он сразу почувствует, какое это великое благо — дышать!..».
Ребята с Джербы полной грудью вдыхают воздух острова лотофагов: ведь бризы с моря долетают и до порога этой новой школы.
ПЛЕМЯ ГОЛУБЫХ ХАЛАТИКОВ
Голубой цвет — самый распространенный и самый почитаемый в Тунисе после белого. Это не удивительно. Он не так поглощает солнечные лучи. Он не слепит глаза, отражая эти лучи. Он успокаивает…
Голубой цвет был избран в Тунисе для школьной формы. Большинство тунисских ребятишек, которым республика дала возможность и право учиться, носят голубые халатики.
«Возможность» и «право», если они касаются образования, — слова, имеющие для тунисского народа большой и глубокий смысл.
В книгах о Тунисе часто цитируют изречение генерального резидента Франции Пейрутона: «Мы (французские колонизаторы. — А. Ч.) не хотим иметь технических специалистов с высшим образованием, мы не хотим создавать будущих безработных… Нет более серьезной ошибки, как плодить образованных людей, чтобы затем оставлять их без места».
«Плодить» людей образованных и даже просто грамотных в стране, где колонизаторы чувствовали себя полновластными хозяевами, им не хотелось, разумеется, не из гуманных соображений. И тут словами и делами командовала чистейшая корысть.
Пейрутон произнес эту принесшую ему печальную известность тираду в феврале 1935 года. «Подтекст» ее раскрывает сухая статистика. Даже при существовавшей двадцать лет назад промышленной отсталости Туниса на одного тунисского инженера приходилось 85 французских!
В 1949 году в государственных средних учебных заведениях страны обучалось всего 2962 тунисца-мусульманина, из них лишь 186 девушек…
И вот, пересекая почти через двадцать лет страну с запада на восток, мы то и дело встречаемся со школьниками, одетыми в одинаковые голубые халатики.
Проблема народного образования, подготовки собственных кадров — одна из самых острых тунисских проблем, и решается она правительством весьма последовательно и энергично.