Обсаженные пальмами широкие улицы европейской части города многолюдны, шумны. Мчатся автомобили, между которыми снуют велосипеды, мотоциклы, мотороллеры. На некоторых седоков смотришь с беспокойством: не запутается ли их белое арабское одеяние в спицах колес? В такси, в открытых лимузинах — туниски, прикрывающие лицо белым или черным покрывалом, редко — плотным, чаще — из кисеи.
Это чадра, или, как ее называют в Тунисе, ассаба. Официального закона, запрещающего женщинам носить ее, правительство республики не принимало[4]. Оно полагалось на силу морального убеждения, на сознание самих женщин и на то, что мужчины поймут всю нелепость этого древнего обычая.
— Недопустимо, — говорил президент Туниса Хабиб Бургиба, — чтобы половина населения была исключена из жизни и сокрыта как постыдная вещь.
И хотя на улицах тунисской столицы, не говоря уж о других городах, пока еще довольно часто встречаются женщины с закрытым лицом (но в модных французских босоножках), многие решительно порывают с затворничеством, сбрасывают ассабу. Особенно девушки. И взгляд у многих из них не настороженный, не испуганный, а радостный, счастливый…
Тунисские женщины в этом отношении отличаются от своих ливийских подруг: в Ливии женщин с неприкрытым лицом почти не встретишь. Там традиции держатся более крепко и законы ислама соблюдаются более рьяно.
Если в европейской части тунисской столицы приметы типичного восточного города не сразу бросаются в глаза (французы хозяйничали здесь три четверти столетия и построили немало современных домов), то в медине все его признаки налицо.
Сколько раз встречались в литературе описания этих лабиринтов тесных извилистых улочек, этого пестрого круговорота мавританских базаров! Кто не помнит сказок и легенд, достоверно и живо передающих неповторимые яркие краски, совершенно особый ритм, характерные черты арабских торговых центров?
И все-таки нужно увидеть своими глазами эту удивительно притягательную картину. Только поначалу покажется, что все это придумано, инсценировано и мастерски поставлено искусным режиссером. Только в первый момент возникает сомнение: не для туристов ли разыгрывается здесь этот красочный спектакль, это эффектное зрелище?
Углубитесь подальше, сверните в сторону, где меньше людей, и вы поймете, что ошибаетесь. Вокруг вас размеренное, будничное течение жизни, привычной для всех обитателей сука.
Они здесь трудятся, учат ремеслу детей, неторопливо пьют кофе, обсуждают последние новости, спорят, подсчитывают выручку, перекладывают, перевешивают товар…
Поражают своей расцветкой ковры, свисающие перед входом в тесную каморку-лавочку. А сколько кропотливого, изнурительного труда вложено в них ковровщиком и его домочадцами, которые обитают тут же, в задней темной части магазинчика-мастерской!
Проходим мимо другой подобной же мастерской-лавочки. За примитивным деревянным ткацким станком мальчуган. Его глаза плохо видят: в помещении полутьма. Мимо проходят завсегдатаи сука, туристы. Но мальчуган не смотрит на прохожих. Он работает…
Серебряные блюда, подносы, кофейники. По серебру изящный тонкий рисунок — птицы с пушистыми хвостами, гирлянды цветов. Кто с таким старанием гравировал эти изделия? Очевидно, вот этот тунисец, лицо которого избороздили морщины. Он безучастно смотрит на посетителей сука, сидя на маленькой скамейке перед своими сокровищами, и покашливает: серебряная пыль дает себя знать…
Ряды верхнего платья. Чего тут только нет! По ассортименту можно детально познакомиться с арабской традиционной одеждой. Вот джебба (или джубба) — белая либо цветная рубашка с широкими рукавами (женщины украшают ее вышивкой). Вот гандура — хитон, который шьется из хлопчатобумажной, шерстяной или шелковой ткани. А это кашабая — накидка из плотной ткани.
Здесь можно разыскать все — от грубых холщовых фартуков до белого свадебного платья, от широких расшитых парчовых шаровар до маленьких шеший (фесок) — войлочных, которые носят простые люди, ремесленники, или шелковых, которые свидетельствуют об обеспеченности их обладателя.
Около одной из лавок суетится продавец: его товаром заинтересовались две скромно одетые покупательницы. Очевидно, мать и дочь.
Мать придирчиво выбирает платье для невесты, а та смущена — не решается примерить, подойдет ли ей к лицу этот богатый наряд. Ведь кругом столько любопытных!
Женщины скрываются в лавчонке и выходят из нее уже с покупкой. Продавец доволен. Он провожает покупательниц вежливыми поклонами. А девушка торопится прикрыть лицо, скрывая радостную улыбку: видно, обновка пришлась ей по душе.
Стучат молотки сапожников. Чувствуется резкий запах кожи, дегтя, ваксы, вара. Ловкие руки сучат дратву, острым ножом срезают кромку подошвы. И тут же готовая продукция: только что снятые с колодок сандалии без пяток, сапожки, туфли. Их не выставляют за зеркальными стеклами, а кладут прямо на землю…
Однако большинство посетителей сука проходят мимо сапожного ряда, не обращая внимания на «витрину»-вы-ставку — они привыкли ходить босиком.
Нам рассказывали, что, даже по официальным данным (об этом сообщалось в журнале «Жен Африк»), 75 процентов населения Туниса обуви не носит. Может быть, потому, что жарко? Нет, просто многим ее не на что купить.
Кажется, нет конца запутанным извилистым улочкам медины. Без провожатого здесь легко заблудиться. Медленно обходим ряд за рядом. Гончарный с множеством кувшинов, горшков, расписных глиняных вазочек самых различных размеров. Жестяный и медный, где стоит гул и звон от перестука молотков. Бредем мимо лавочек и прилавков с овощами и фруктами — пламенеют стручки красного перца, отливают синевой баклажаны, золотом — крупные апельсины. Инжир, финики, виноград — все дары садов и плантаций Туниса красуются на лотках, на столах, сбитых из грубых досок, или на земле.
Наверное, так было и сто, и тысяча, и много тысяч лет назад. Однако приметы современной цивилизации то и дело напоминают, что и сюда, в пестрый круговорот сука, вторгается двадцатый век.
Часть восточного базара тонет в полутьме под сводчатыми крышами. Непривычно чувствуешь себя на этих улочках, над которыми не голубое небо, а закопченные каменные своды. Приглядишься и замечаешь, что свет сюда проникает не через маленькие оконца, а из-под арочных сводов, где мерцают запыленные электрические лампочки и вытянутые люминисцентные трубки.
Заглядываешь в лавчонку торговца безделушками. На дешевых медальонах — голова царицы Нефертити, на брошках — финикийские ладьи. А на стекле ящика-витрины — портативный приемник на транзисторах, включенный на полную мощь.
Бережно укладывает на прилавок изумрудную гроздь винограда торговец фруктами в длинном сером халате. А рядом с прилавком на стенке кнопками прикреплены два портрета: президент Бургиба и вырезанная из журнала американская кинозвезда…
Держась за руль мотороллера, к багажнику которого привязаны не то фазаны, не то индейки, шагает тунисец, задрапированный в белую одежду. Бондарь присел на бочонок и потягивает из горлышка кока-колу. Старые цветастые журналы (тут и «Лайф», и «Сине-монд», и «Пари-матч») разложены на куске брезента по соседству с горой полосатых арбузов. Босоногие мальчишки не могут оторвать глаз от развешанных грязно-синих техас с молнией и медными бляшками…
Сколько таких контрастов на каждом шагу! И не знаешь — удивляться или воспринимать это как должное?
Возвращаемся из медины «домой», минуя ворота крепостной стены, которая отделяет европейскую часть города от арабской. Ворота назывались прежде французскими, а ныне — Морскими. Старое наименование понятно. А почему «морские»? Из беседки Кубба в парке Бельведер мы видели, что город лежит между двумя озерами, которые некогда были связаны с морем. Одно из них более полувека назад доходило до места, где теперь стоят ворота. Постепенно озеро мелело, вода отступала, его засыпали пески. Но ворота и по сей день именуются Морскими.
4
В январе 1957 года министр национального образования Туниса издал приказ, запрещающий носить чадру школьницам.