Прошло минут тридцать — сорок... Выбросив сизые струйки дыма, танки один за другим поползли в сторону ближайшего самого высокого из всех окружавших нас холмов. Заурчав моторами, рванулись в противоположную сторону два мотоцикла с колясками, быстро скрывшиеся за холмом.
— Посмотрите-ка, товарищ мичман. Что это они делают? — вполголоса сказал Шматко, показывая в сторону танков.
И было чему удивиться... Танки, достигнув холма, один за другим перевалили через его гребень в сторону, обращенную к Каче. Но, спустившись с него, не пошли вперед, а, обогнув холм по балке, проделали то же самое снова, но теперь уже строем фронта. И так несколько раз, в каждом случае меняя строй.
Так и не поняв, для чего это делается, я приказал спускаться вниз к машине. Нужно было доложить командованию добытые сведения о противнике.
Однако, как только наш «газик», выбравшись из балки, стал приближаться к животноводческой ферме, из-за стогов сена затрещали автоматные очереди. Наша машина тотчас же заковыляла на пробитом баллоне.
Кубарем выкатившись из кузова, залегли. На какое-то время все стихло. Мы лежали, не зная, сколько за стогами гитлеровцев. Они, в свою очередь, ничем не выдавали себя, тоже не зная, одна ли наша машина была в балке или есть еще. Так прошло несколько минут. Потом из-за ближайшего стога осторожно выглянули два человека.
— Так это же наши!.. — недоумевающе произнес один из разведчиков.
В самом деле, желая, видимо, выяснить, что происходит около нашего «газика», один из неизвестных еще больше высунулся из-за стога. На нем ясно была видна наша серая армейская шинель. Но вот пилотка?! То ли у гитлеровцев не было в запасе наших пилоток, то ли они решили, что и так, дескать, сойдет, но пилотка на нем была немецкой.
— Не вставать! Это немцы! — крикнул я и дал очередь по этому не в меру любознательному гитлеровцу. Он ткнулся в землю. Второй тотчас же спрятался за стогом, и там послышался рокот заводившихся моторов. Теперь нам нужно было во что бы то ни стало и как можно быстрее [26] добраться до этих стогов. Оттуда уже рукой подать до каменного здания фермы, а там можно будет вести бой даже с танками.
— Вперед!..
Сорвав с пояса гранаты, мы ринулись к стогам. К нашему удивлению, никого там не оказалось. Пробежав за стога, мы увидели быстро удаляющийся мотоцикл. За ним, только-только заведя мотор, устремился второй, не дождавшись даже солдата, который, что-то крича, бежал по проселку. Но догнать мотоцикл ему не удалось, наши же разведчики догнали солдата быстро...
Высокий, в короткой шинели румын, которого гитлеровцы, спасая свою шкуру, бросили на произвол судьбы, стоял перед нами, подняв руки, ни жив ни мертв. Наверняка он считал, что минуты его жизни сочтены, и был немало удивлен, когда наши разведчики не только не убили, а даже помогли ему взобраться в кузов подъехавшей машины.
Теперь, заполучив «языка» и документы убитого у стога гитлеровца, нам нужно было как можно скорее добираться домой. И шофер, не жалея мотора, повел ковыляющий одной стороной «газик» к Каче. Маруся указывала ближайшую дорогу.
Скоро мы были уже в знакомом нам отряде морской пехоты.
— Как вам удалось проехать? Мы же вот-вот ждем танковой атаки! — взволнованно говорил командир отряда, глядя на нас, как на вернувшихся с того света.
— Да, мы видели там три танка...
— Каких три!.. Мне с наблюдательного пункта передали, что у той вон возвышенности сосредоточилось по крайней мере тридцать.
— У какой?..
— Да вот там! — И командир отряда показал в сторону табаксовхоза.
— Погодите, товарищ мичман. А уж не те ли три»путешествующих» по холму танка приняли здесь за тридцать?! — «осенило» Шматко.
Мы сверили с командиром место, где, по его данным, сосредоточились гитлеровские танки, и стало ясно, что Шматко прав в своей догадке. Оказывается, те три танка, что, к нашему удивлению, неоднократно, различными строями переваливали через гребень самого высокого [27] холма, делали это не случайно. Они рассчитывали обмануть наших наблюдателей. И добились своего. И лишь после того, как пленный румын подтвердил, что там действительно всего три танка, молодой командир отряда поверил и немного успокоился.
...На базе нас встретили так, словно бы мы отсутствовали не сутки, а по крайней мере месяц. Капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев внимательно выслушали мой подробный доклад. Потом заговорил сам командир, и операция, которая казалась мне ну если не блестящей, то по крайней мере очень успешной, на самом деле получила не очень высокую оценку. Капитан убедительно показал все допущенные мною ошибки, которых набралось немало. Нельзя было, оказывается, ни ехать на машине по асфальтированной дороге к Бахчисараю, ни проезжать, не оставив «секрета», мимо стогов, и многое другое.
Да, командовать людьми на войне — это, оказывается, не только лучше всех стрелять, не только, не струсив, суметь первому подняться в атаку. Нужно еще все заранее предусмотреть, уметь в ответ на хитрость противника проявить собственную хитрость, причем непременно перехитрить его. Что же, учтем на будущее...
Когда после обстоятельной беседы с командиром и комиссаром я пришел в казарму, разведчики моей группы, не раз, по-видимому, рассказавшие друзьям все подробности своей первой операции, теперь уже не «по-нарошному» задавали такого храпака, что их можно было стащить за ноги на пол, и то, пожалуй, никто бы не проснулся. Только койка Шестаковского была. пуста...
В Евпатории
...Наш отряд получил задание проникнуть в захваченную гитлеровцами Евпаторию. Первая группа разведчиков под командованием Миши Аникина, в прошлом старшины одной из береговых батарей, должна была совершить налет на аэродром, уничтожить там самолеты, а на обратном пути нанести «визит» городскому голове, некоему, если память не изменяет, Непифанову, уже успевшему снискать славу верного и преданного слуги оккупантов, и доставить его в Севастополь. Моей группе, в которую входил 21 человек, поручалось разгромить [28] полицейское управление, предварительно захватив все документы, и добыть «языков». Общее руководство операцией осуществляли командир отряда капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев.
И вот в ночь на 6 декабря 1941 года к евпаторийскому берегу подошли два катера-охотника. Миновав несколько стоящих на рейде немецких шхун, один из катеров отвернул к так называемой «хлебной» пристани, а головной, не снижая хода, направился к главному пассажирскому причалу. Гитлеровский часовой, притопывая окоченевшими ногами на только что выпавшем снегу, для порядка окликнул: «Кто идет?..», но, услышав в ответ на хорошем немецком языке: «Протри глаза, болван!..» и увидев на палубе катера офицера в лихо надвинутой набок фуражке с высокой тульей и двух почтительно стоящих в стороне от него солдат, со всех ног кинулся принимать брошенный конец. Офицер и солдаты сошли на пирс. Часовой, печатая шаг, подошел узнать, кто прибыл, чтобы, как положено, доложить «по начальству». Но не успел он и слова сказать, как один из разведчиков, одетый в форму немецкого солдата, ловко выбил у него из рук винтовку, второй бесцеремонно зажал ему рот, и с помощью «офицера» незадачливого вояку, словно куль, снесли в кубрик катера, где сидели, ничем не выдавая себя, остальные разведчики моей группы, капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев.
— Так вы действительно ничего не сообщили в караульное помещение?..
— Нет, не сообщил, — гитлеровец стоял, окруженный разведчиками, видимо толком еще не разобравшись, что с ним происходит, и, хотя в тесном кубрике было жарко, как в бане, лязгал зубами, словно его держали голым на морозе. — Я думал... И потом, господин офицер...
— Вот так служба, нечего сказать, — не выдержал капитан Топчиев. — Ну да ладно. Нам это только на руку. Скажите, что мы не собираемся его расстреливать. Нам нужно только знать сегодняшний пароль... «Штык»?.. Это правда?.. Тогда за дело, мичман. Пока все идет хорошо...