Летом того же 1608 года пленных поляков привезли из Ярославля в Москву. Здесь Марина, согласно составленному договору, должна была отказаться от титула «московской царицы», после чего пленников отпустили на родину. Казалось бы, приключения Марины на Руси на этом заканчивались. Но по дороге их перехватил отряд нового самозванца и доставил в подмосковное Тушино.
Марине предложили «узнать» в новом самозванце своего прежнего мужа, якобы чудесно спасшегося от казни. Отцу Марины «тушинский вор» пообещал за содействие триста тысяч рублей и Северские земли в придачу. Сторговались. Отдал воевода Сандомирский, управляющий королевским имением в Самборе и сенатор Речи Посполитой, одну из своих дочерей заведомому самозванцу, мошеннику и авантюристу, имени которого даже не сохранилось в истории. Впрочем, без одобрения католической церкви тут не обошлось – есть известие, что иезуит обвенчал их тайно, для успокоения совести.
Наступала зима, отец Марины уехал в Самбор, тушинцы вырыли землянки, поставили избы, соорудили и просторные палаты для Марины со слугами. Дочь писала отцу: «Нахожусь в печали как по причине вашего отъезда, так и потому, что простилась с вами не так, как бы хотела; я желала получить из ваших уст родительское благословение, видно, я того не достойна…» Но на ее письма отец не отвечал, на что он не дал родительского благословения – не ясно, может быть, такой брак с самозванцем даже ему не понравился, а возможно, он понял, что ни денег, ни Северских земель ему не видать, и утратил интерес к русскому лже-царю.
Нарастала национально-освободительная борьба на территориях к востоку, северу и северо-западу от Москвы. Король Сигизмуид III объявил войну и осадил Смоленск. Часть поляков и русских вступили в переговоры с королем, собираясь передать ему самозванца.
Дмитров – Калуга
Следующей зимой Лжедмитрий II бежал от своего разноплеменного, бунтующего и требующего жалованья войска в Калугу. Марина тоже приготовилась к бегству, но прежде снова занялась письмами. Писала польскому королю Сигизмунду III, узнав о его вступлении с войском на русскую землю, жалуясь, но при этом напоминая о своем праве на престол: «…Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол оказалось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов…» Не для этого ли якобы «законного права» и коронация Марины совершалась прежде, чем брачное венчание.
В письме, оставленном тушинскому воинству, она написала: «…Уезжаю для защиты доброго имени, добродетели, сана – ибо, будучи владычицей народов, царицей московской возвращаться в сословие польской шляхтенки и становиться опять подданной не могу…» Вот она, вероятно, истинная причина «невозвращения» Марины.
Вместо Калуги Марина попала в занятый тогда eще тушинскими поляками Дмитров. Здесь, явившись на крепостную стену, она вдохновляла тушинское войско при штурме города отрядом царского воеводы Скопина-Шуйского и помогавшего ему шведского наемника Делагарди. Несмотря на «геройское» поведение Марины, Ян Сапега, предводитель тушинских поляков, посоветовал ей вернуться домой, к отцу и матери. Но «царица московская», заказав себе алый бархатный кафтан, сапоги со шпорами, пару пистолетов и саблю, отправилась в сопровождении казаков в Калугу.
Тушинский лагерь распался, но недолгой была передышка для Москвы. Со стороны Можайска к Москве подходило войско польского короля Сигизмунда. «Тушинский вор», ставший теперь «калужским», двинул свои войска на Серпухов. Затем, ограбив под Боровском Пафнутьевский монастырь, самозванец обосновался в Николо-Угрешском монастыре. Оставив здесь Марину, «вор» двинулся дальше и занял село Коломенское. Москва оказалась в критическом положении, только не было уже в живых лучшего царского воеводы Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, чтобы спасти Москву и царя Василия.
В поле за Серпуховскими воротами состоялось народное собрание с участием бояр и патриарха Гермогена. По решению собрания бояре отправились к царю бить челом, чтобы оставил царство. Пришлось Василию Шуйскому переселиться из царских палат в свой княжеский дом. Но этим дело не ограничилось. Зная хитроумие своего царя, бояре приказали постричь Шуйского и его жену в монашество. Корону решили, по старой еще задумке, вручить польскому королевичу Владиславу с условием, что он примет православную веру, а затем с помощью польского войска отбиться от «вора». Наступило время «семибоярщины».