— Злодей, — одними губами произносит она. Бен лишь улыбается, наблюдая за Финном с По с неприкрытым ликованием.
— Да ну хорош! Сравнил жопу с пальцем, — говорит По.
— А что такого?
— Но Рей с Беном уже столько лет вместе, а мы познакомились всего-то недели четыре назад.
Направление, в котором идёт беседа, может быстро свернуть не туда, думает Рей. По многим причинам. Поэтому она пытается этого не допустить.
— Ребят, может нам просто договориться не обсуждать шарики тапиоки до конца…
— Это не так, — говорит Финн, и Рей уже знает это выражение на его лице. Это тот самый принципиальный взгляд, когда Рей доказывает — если капелюшечка зубной пасты оказалась на зеркале в ванной, это ещё не конец света. Тот самый взгляд, который кричит, что он не отступит, ни сейчас, ни когда-либо вообще. Поэтому она просто откидывается назад и бросает взгляд на Бена, который, судя по всему, заинтригован и, наверное, немного очарован.
Его пальцы по-прежнему обхватывают запястье Рей.
— Нет так.
— Лишь на пару месяцев больше, чем мы.
— Ребят, может решим, что закажем и…
— Но они знают друг друга много лет, — не унимается По. — Бен влюблён в неё уже целую вечность, так что наверняка втайне изучил все её пищевые привычки, создал семнадцать баз данных и построил алгоритмы машинного обучения, чтобы вычислить её кулинарные предпочтения…
Рей разражается смехом.
— Да ну нет. — Она делает глоток воды, по-прежнему улыбаясь. — Мы только начали встречаться. С начала осени.
— Да, но вы уже знали друг друга раньше. — По упрямо хмурится. — Вы познакомились за год до того, как ты начала учиться в аспирантуре, приехав в выходные на собеседование. Разве нет?
Рей качает головой и смеётся, поворачиваясь к Бену, чтобы разделить с ним веселье. Только вот…
Бен смотрит на неё, и всё это его определённо не забавляет. В нём есть… что-то иное. Что-то, что Рей никогда не замечала — возможно, беспокойство, ощущение вины, смирение, или…
Прямо сейчас в ресторане вдруг становится тихо. Стук дождя по окнам, болтовня людей, звон столовых приборов — всё это уходит на второй план; пол как будто наклоняется, слегка трясётся, и от кондиционера внезапно становится слишком холодно. В конце концов пальцы Бена отпускают её запястье.
И Рей… Рей вспоминает.
— Да, — произносит она, больше не улыбаясь. Но Бен всё ещё смотрит ей в глаза. — Да. Так и есть.
***
Два года, одиннадцать месяцев ранее.
По её лицу градом текут солёные слёзы, которые всё никак не хотят прекращаться, и, что ещё хуже, именно в этот момент в дурацкую уборную кто-то входит.
Её жизнь — сплошная какашка.
Рей выпрямляется и пытается хоть немного вытереть щёки, но материал её платья с запáхом — дешёвая синтетика и не так хорошо впитывает, как настоящий хлопок, или блейзер, который она купила в прошлом месяце в комиссионке рядом с закусочной, где работает официанткой… кто знает, где его посеяла? Наверное, на кафедре в комнате отдыха.
Ну и ладно. Пофиг. Рей нашла дальний туалет, чтобы никто из абитуриентов не мельтешил перед глазами, и надеется, что какая-то вошедшая чикса проигнорирует её и направится в одну из кабинок, или подправит мейкап, или что там ей надо сделать…
— Ты в порядке?
Из Рей вырывается писк. Она подпрыгивает, бросается обратно к стене и… гадает, какое подходящее слово здесь можно подобрать, чтобы описать звук, который вырывается из её рта. Просто писк. Пронзительный и в каком-то смысле унизительный. Хотя в этом нет её вины, потому что человек, который только что заговорил…
— Ты что, парень? — Она поворачивается на голос и пытается разлепить глаза. С трудом, но ей это удаётся, хотя, судя по всему, толку никакого. В глазах плывёт, и всё, что она может видеть, это размытые очертания кого-то очень высокого, темноволосого, одетого в чёрное и… всё. Реально всё, что Рей может разглядеть, прежде чем снова закрыть глаза от жжения в роговице. — Что ты здесь делаешь?
— Мне нужно… — Он замолкает. — А ты что здесь делаешь?
У него низкий голос. Очень низкий. И это точно мужик. Если только… чёрт.
Чёрт.
Если только нет. Рей понимает, что это плохо и весьма грубо, она срывалась на людей за такое и…
Какашка.
— Прости, я… эм, это женский туалет?
Наступает пауза. Тишина. А затем…
— Не думаю.
— Но здесь была девушка. Когда я вошла.
— Это… гендерно-нейтральный туалет.
— Оу. — Оу. — Ты уверен?
— Да.
— Серьёзно?
— Совершенно.
— Но на двери ничего не было написано. — Хотя, если честно, способности Рей к чтению сейчас весьма сомнительны.
— Да. И тем не менее.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что это уборная моей лаборатории.
Опа… она в его лаборатории.
— Оу… тебе нужно… — Она указывает на кабинку. Или… где они там находятся. Рей уже давно ничего не видит. Глаза щиплет, даже когда они закрыты, и ей приходится зажмуриваться, чтобы хоть немного притупить жжение.
— Нет, мне просто нужно вылить реактив. — Наступает пауза, но Рей не слышит, как он двигается. Хотя, возможно, это из-за того, что она загораживает проход к раковине. Или он просто стоит там, смотрит на неё и думает, что она жуткая чудила, и ему наверняка стоит вызвать полицию кампуса. И тогда все стремления Рей получить докторскую степень быстро накроются медным тазом, не так ли? — Обычно мы не используем эту уборную в качестве туалета. В основном, чтобы утилизировать отходы.
О божечки.
— Прости. Я подумала…
Плохо. Опять плохо подумала, прежде чем что-то сделать — это её проклятая привычка. Рей вздыхает.
— Что-то случилось? — Должно быть, он высокий. Просто высоченный. Потому что его голос звучит так, будто доносится с трёхметровой высоты.
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты плачешь. В моей уборной.
В его уборной. Рей возвела бы к потолку глаза, если бы они сейчас не адски горели. Она больше похожа на уборную твоего частного детектива.
— Я не плачу. Ну, может, немного, но… это просто слёзы. Ясно?
Пауза.
— Нет. Неясно.
Рей вздыхает и прислоняется к кафельной стене, принимаясь массировать веки.
— Это всё мои линзы. Срок их годности уже истёк, да и не стоило вообще их носить. Глазам от них совсем паршиво. Я их сняла, но… — Она пожимает плечами, надеясь, что хотя бы стоит лицом к нему. — Нужно время, пока зрение восстановится.
— … что?
Походу этот чувак слегка тугой.
— Ну, срок годности моих контактных линз истёк, но я всё ещё…
— Ты носишь просроченные линзы? — Он словно получил личное оскорбление.
— Ага. Но они совсем чуть-чуть просрочены.
— Что значит «совсем чуть-чуть»?
— Ой, ну не знаю. Несколько лет.
— Что? — Согласные звуки резкие и чёткие. Словно чеканные. Музыка для ушей.
— Думаю, пару. Я не уверена.
— Пару лет?!
— Но всё норм! Срок годности — для слабаков.
Слышится резкий звук — что-то типа фырканья. Возможно, насмешливое — Рей трудно разобрать.
— Если бы срок годности был для слабаков, я бы не нашёл тебя в слезах в углу моей уборной.
Его уборная. Ну конечно.
— Ой, да всё в порядке, — произносит она отмахиваясь. — Жжение обычно проходит через несколько минут.
— Обычно?
— Ага. Потом глазам становится лучше и…
— То есть ты и раньше это делала?
Рей начинает хмуриться.
— Делала что?
— Носила просроченные линзы.
— Конечно. Слушай, линзы, вообще-то, недешёвые.
— Глаза тоже. — В его тоне что-то есть, хотя трудно сказать, что именно, не видя его лица. Рей пытается взглянуть на него, но глаза протестуют и начинают слезиться ещё больше. — Ты учишься на последнем курсе?
— Нет, — возмущённо отвечает она. — В магистратуре.
— А… ну ясно. — Он произносит это с лёгким оттенком снисходительности, словно разницы между последним курсом и магистратурой никакой нет. Наверняка он аспирант и думает, что лучше всех только потому, что у него есть сомнительная привилегия работать восемьдесят часов в неделю взамен дерьмовой медицинской страховки и сказанных невзначай оскорблений от своего научного руководителя. Все они так себя ведут. Однако Рей не собирается таковой становиться, когда — ладно, если — будет учиться в аспирантуре. Мериться письками она не станет и гнобить магистрантов тоже, чтобы повысить чувство собственного превосходства, и уж точно не будет называть уборную лаборатории своей.