Хотя, кто знает. Она просто не может устоять и добавляет:
— Не здесь, конечно же. Вообще-то, я тут на собеседовании. В аспирантский набор следующего года. Биология. — Она попала на собеседование в кампусе одной из самых престижных программ в стране. За это она должна заработать несколько баллов, верно? Боже, глаза всё ещё жжёт. — Ну, а ты? — спрашивает она, прижимая ладони к глазницам.
— Я?
— Сколько ты уже здесь?
— Здесь? — Пауза. — Шесть лет. Плюс-минус.
— Оу. Значит, ты в этом году выпускаешься?
— Я…
Рей улавливает его колебания и сразу же чувствует себя виноватой.
— Постой… извини. Ты не обязан мне ничего говорить. Я знаю, что первое правило аспирантуры: не расспрашивать о диссертации.
Удар сердца. Ещё один.
— Верно.
— Прости. — Боже, как бы ей хотелось его увидеть. Её способность к общению явно хромает на обе ноги, и последнее, в чём она нуждается, — это намёки, что ей пора проваливать. — Я, эм, не имела в виду подослать твоего дядюшку-злодея на День благодарения**. Или ещё что-нибудь.
Он вздыхает и… смеётся. Хоть и тихо.
— Тебе бы и не удалось.
— Ладно, у тебя действительно был плохой дядюшка?
— И кошмарные Дни благодарения.
— Вот поэтому у вас, американцев, всё не так, как у нас в Великобритании. — Она протягивает руку, надеясь, что в его сторону. — Кстати, я Рей. Пишется через «е». Рей Сандерс.
Она начинает сомневаться, а не представилась ли водосточной трубе, когда слышит, как он переминается с ноги на ногу и подходит чуть ближе. Ладонь, которая сжимает её руку, сухая, тёплая и… настолько большая, что она, наверное, могла бы обхватить весь её кулак. Наверняка всё в нём необъятных габаритов: рост, пальцы, голос.
И это… создаёт приятное впечатление.
— Бен.
— Бен. — Милое имя. И он тоже кажется милым. Хоть и слегка самоуверенный. Но, наверное, это связано с тем, где именно они находятся. — Мы не встречались вчера вечером? На приёме?
— Нет.
— Ты не ходил?
— Нет. Не люблю подобные сборища. — Он отпускает её, и Рей понимает, что до этого момента сжимала его руку. Блин.
— А как же бесплатная еда?
— М-м, это не стоит всякой болтовни.
Как же он ошибается! Но Рей не станет ему этого говорить.
— Слушай, если ты вдруг будешь с кем-нибудь общаться из приёмной комиссии, не рассказывай о моём позоре с линзами. Чую, из-за этого я не покажусь им столь звёздным кандидатом.
— Ты так думаешь? — спрашивает он с невозмутимым видом.
Она бы одарила его пристальным взглядом. Если бы могла. Но, видимо, у неё получилось, потому что он снова смеётся — это похоже на раздражающее фырканье, и Рей это понимает, но ей как будто бы нравится, — и спрашивает:
— С кем у тебя было собеседование?
— С доктором Холдо. Она клёвая.
— Она хороший учёный, — говорит он так, будто делает одолжение, что явно перебор для аспиранта шестого года обучения, который, судя по всему, на стадии сбора данных для своей диссертации. Да уж, этот Бен много на себя берёт. Но, наверное, это не так уж и плохо. — Думаешь, тебя возьмут?
Рей пожимает плечами.
— Даже не знаю. — Но во время собеседования они с Холдо нашли общий язык. А результаты теста GRE почти идеальные. У неё есть исследовательский опыт и одна публикация на стадии рассмотрения, а также четыре балла за старший курс и магистратуру. — Думаю, да. Наверное. Я надеюсь.
— Ты будешь записываться, если тебя примут?
Да. Конечно. Надо быть совсем дурой, чтобы этого не сделать. Это же престижная программа — однозначно лучшая кафедра биологии. Но вопрос немного странный. Каждый, с кем Рей разговаривала последние пару дней, вёл себя так, словно это и ежу понятно, что она согласится, если ей предложат место. И вопрос о выборе даже сбивает слегка с толку. Потому что аспирантура — это то, чем она должна заниматься. Все так говорят.
— Наверное. — Она прикусывает губу. Зрение постепенно восстанавливается. По крайней мере слёзы больше не застилают глаза. — А что? Разве ты бы не посоветовал?
Кажется, он колеблется.
— Это как посмотреть. Зачем тебе докторская степень?
— Ну, у меня всегда был острый проницательный ум, и я думаю, что аспирантура — идеальное место для ещё большего развития. Это даст мне профессиональные навыки и…
Он слегка фыркает, и Рей замолкает.
— Что?
— Только давай не по сценарию, который ты нашла в учебнике по подготовке к GRE и продемонстрировала Эмилин Холдо, или ещё кому-то, где ты проходила собеседования. Зачем тебе докторская степень?
— Но это правда, — утверждает она. И, видимо, не столь убедительно. — Я хочу отточить свои исследовательские способности…
— Это потому что ты не знаешь, чем ещё заняться?
— Нет!
— Уверена?
Да. Вроде как.
— Я могла бы выбрать производство, кое-кто из моего выпуска так и сделал, но это совсем другое.
— Да, но ты можешь отточить свои исследовательские способности, а также приобрести профессиональные навыки и на производстве. И с гораздо большей финансовой поддержкой в своём распоряжении.
Рей заливается румянцем от того, как непринуждённо он повторяет её же слова. И поэтому она пытается придумать достойный ответ, хотя это не так-то просто, как ей хотелось бы.
Бен встаёт рядом с ней, чтобы вылить что-то в раковину, и Рей чувствует запах эвгенола, стирального порошка и аромат чистой мужской кожи.
Как ни странно, но сочетание весьма приятное.
— Зато свободы гораздо меньше. На производстве.
— Занимаясь наукой, особой свободы у тебя тоже не будет. — Его голос слышится совсем близко, как будто он не вернулся на прежнее место. — Поскольку оплата твоей работы будет за счёт смехотворных грантов на конкурсной основе, зачем тебе докторская степень, зачем аспирантура? Почему бы не выбрать заработок побольше на работе с девяти до пяти, которая к тому же позволит развлекаться в выходные?
Рей начинает хмуриться.
— Ты пытаешься заставить меня отказаться от предложения? Это что, какая-то акция против тех, кто носит просроченные линзы? Потому что…
— Да ну нет. — Она чувствует, как Бен улыбается. — Смею надеяться и верить, что вся эта история с просроченными линзами — просто недоразумение.
— Я ношу их всё время, и они почти никогда…
— Очевидно, это лишь один из эпизодов в списке недоразумений. Так зачем тебе докторская степень, Рей? — снова спрашивает он, и так необычно слышать то, как Бен произносит её имя.
Хотя чего тут необычного?
— Потому что все мои руководители, профессора и друзья тоже — все они говорили мне, что я хороша. — И точка. Таков её ответ. — Это единственное, что у меня хорошо получается.
— Что?
— Учёба. Исследовательская деятельность.
— «Единственное». — Она чувствует, как колеблется воздух, и понимает, что теперь он стоит, прислонившись к раковине.
— Да. — Во рту слегка пересохло, и голос звучит слабо. — В этом смысл моей жизни.
— «Смысл твоей жизни», — снова повторяет он. — Неужели это так?
Да. Наверное. А что же ещё? Господи… Ох уж эти пугающие вопросы, опасные мысли, которые возникают в присутствии чужих людей в темноте закрытых глаз. Рей разлепляет их; зрение всё ещё расплывчато, но жжение почти исчезло.
Бен смотрит на неё. Его образ не совсем чёткий, но он близко, терпеливо ждёт ответа.
У него красивые тёмные глаза.
— Это… то, что у меня хорошо получается. То, за что меня замечают. — Единственное, что в ней неизменно. У Рей нет ни настоящей фамилии, ни дня рождения, который не был бы выдуман каким-нибудь перегруженным социальным работником в британской системе защиты детей, ни каких-либо воспоминаний о первых десяти годах её жизни. Ей не нужны ни выходные, ни приличная зарплата. Она просто хочет… чтобы у неё было своё предназначение. Принадлежность. — Да. Да, это так.